Александр I. Самодержавный республиканец - страница 15
Первое время между Лагарпом и Александром (с Константином у нового воспитателя сложились далеко не такие близкие отношения) существовало значимое препятствие — языковой барьер. Как ни странно, великий князь совершенно не говорил по-французски. Хотя что же здесь удивительного? Его первой нянькой была англичанка (представительницы этой нации вообще считались лучшими в мире няньками), а потому английский язык мальчик усвоил чуть ли не раньше, чем русский. Лагарп же, в свою очередь, совершенно не говорил по-русски. К счастью, учитель умел неплохо рисовать, и они с Александром начали обучать друг друга с помощью картинок. Обычно Лагарп рисовал некий предмет, ученик писал русское его название, а учитель делал то же самое по-французски. Благодаря редкой способности Александра к иностранным языкам, а может быть, и необычной методике преподавания, языковой барьер был вскоре преодолен. Чему же учил швейцарец будущего императора России? Вернее, о чем они вели многочасовые беседы?
Лагарп оказался тем человеком, который опроверг, пусть и с оговорками, отрицательное мнение Ш. Массона о судьбе екатерининского плана воспитания внуков. «Если бы, — писал Массон, — этому плану следовали, Александр и Константин Павловичи наверняка стали бы царственными отпрысками, получившими лучшее образование в Европе… Однако воспитательный план Екатерины постигла та же участь, что и «Наказ» Уложенной комиссии… Воспитание великих князей было поручено людям, которые были едва ли в состоянии прочесть план, букве которого они должны были следовать и духом которого они должны были проникнуться»>{36}. Трудно сказать, следовал ли Лагарп букве екатерининского плана, но духом его, несомненно, проникся.
Швейцарский республиканец воспитывал (причем делал это не из предосторожности, а по убеждению) не либерала-западника, но мягкого диктатора, верящего в безусловную силу закона, оправдывающего возмущение толпы против «богоустроенной», но сеющей несправедливость власти, а потому ведущего страну железной рукой к царству (в прямом смысле этого слова) свободы и справедливости. Лагарп учил подопечного любви к ближнему, уважению человеческого достоинства, старался убедить его в том, что все люди рождаются равными и что наследственная власть есть дело случая, которым еще необходимо уметь воспользоваться.
Первое место среди учебных предметов он отводил истории, особенно истории Древнего Рима. Она должна была формировать у воспитанника нравственно безупречный образ мыслей, научить его тому, что каждый человек обязан уважать законы; тирания же, основанная на угнетении людей, неприемлема, а главное — не слишком надежна, поскольку безопаснее править людьми, подчиняющимися добровольно. Монархия, прикрывающаяся лишь божественным законом, есть обман, поддерживаемый теми, кто озабочен исключительно оправданием собственной власти. Правитель должен работать на благо сограждан, не предаваясь лени и праздности. В этих наставлениях, при всей их справедливости и нравственной высоте, таилась некая опасность.
Исторические примеры, на которых Лагарп воспитывал Александра, бесспорные сами по себе, оказались, как это ни парадоксально, опасным оружием в руках педагога. Ведь они воспевали образцовые ценности и характеры, вряд ли применимые к политической практике конца XVIII века. Оторванность древнеримских образцов от российских реалий выглядела порой просто вопиющей. Однако воспитанник-то воспринимал эти образцы всерьез, без каких бы то ни было оговорок, а потому они способствовали появлению у него сомнений и даже комплексов относительно собственных сил и возможностей.
До сведения Екатерины «доброжелатели» поспешили довести не только это, но и «либеральные» высказывания Лагарпа, а заодно и то, что он продолжает поддерживать тесные отношения со швейцарскими и французскими единомышленниками. Выслушав возмущенные голоса придворных, императрица рассудила по-своему, сказав Лагарпу: «Месье, будьте якобинцем, республиканцем, всем, кем вам заблагорассудится; я полагаю, что вы честный человек, этого мне достаточно»