Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870) - страница 29

В выборе уполномоченных на Парижский конгресс император Александр II и государственный канцлер граф Нессельроде, по всей видимости, учитывали и немаловажный для обеспечения успеха их миссии факт личного (для Бруннова) и заочного (для Орлова) знакомства с Наполеоном III. Это знакомство произошло еще в 1847 г., когда барон Филипп Иванович был посланником в Англии, а будущий император укрывался там от французского правосудия. Как уже говорилось, в 1846 г. Луи-Наполеон Бонапарт сумел бежать из тюрьмы, где отбывал пожизненный срок за попытку государственного переворота. Он надеялся тогда получить политическую и финансовую поддержку от Николая I в реализации своих планов во Франции. Луи-Наполеон пытался через Бруннова, с которым неоднократно встречался, установить канал связи с ближайшим сподвижником царя, графом А.Ф. Орловым, с которым некоторое время состоял в конфиденциальной переписке[53].

Его попытки найти понимание в Петербурге не увенчались успехом. Император Николай Павлович отказался иметь дело с государственным преступником, каковым в то время считался сбежавший из тюрьмы Бонапарт.

Кто знал, что спустя всего лишь четыре года Луи-Наполеон сделается императором французов? И кто мог предвидеть, что в 1856 г. от его благорасположения во многом будет зависеть сохранение достоинства побежденной в Крымской войне России?

11 февраля (30 января ст. ст.) 1856 г. граф Орлов получил от канцлера инструктивные указания относительно целей, которых русские уполномоченные должны добиваться на мирном конгрессе[54]. Важнейшей из этих целей объявлялось достижение мира на условиях пяти пунктов, сформулированных Венской конференцией послов, на которые согласился император Александр. Ни о чем другом, и тем более об исправлении политической карты Европы, не может быть и речи. Инструкция предписывала русским уполномоченным исходить из «различия интересов и страстей наших врагов».

В дополнительной инструкции от 29 (17) февраля Нессельроде уточнил: «…не будучи в состоянии разделить наших врагов, мы должны войти в особое соглашение с теми из них, от решения которых будет зависеть восстановление мира»[55].

Главным «врагом» России в Петербурге продолжали считать Англию, договориться с которой на приемлемых для России условиях было бы крайне сложно[56]. Однако такая возможность в принципе не исключалась. Можно было бы даже пойти на определенные уступки британским интересам ради одного – изолировать Австрию, вероломное поведение которой привело к образованию общеевропейской коалиции против России. Австрия в любом случае должна быть наказана. Таково было убеждение Александра II, с которым вынужден был согласиться и канцлер Нессельроде. «Образ действий, которого придерживается с самого начала настоящего кризиса австрийский кабинет, вызвал в России крайнее раздражение, – констатировал Нессельроде в «доверительной» записке от 11 февраля, адресованной графу Орлову. – Не так-то легко простить измену неблагодарного друга. Не в интересах Австрии, чтобы это чувство усиливалось, чтобы враждебные настроения длились. Она может поплатиться за это при тех неожиданностях, которые всегда возможны в настоящем еще не устоявшемся положении Европы»[57].

Наиболее перспективными представлялись поиски взаимопонимания с Францией, несмотря на связывающие ее с Англией тесные союзнические отношения. Недвусмысленные демарши Наполеона III в отношении России, последовавшие за смертью Николая I, давали определенные надежды на успех подобных поисков. Интересы Наполеона в войне, как полагали в Петербурге, полностью удовлетворены. «Получив от союза с Англией все выгоды, какие только он мог извлечь, – гласила основная инструкция, данная Орлову, – властитель Франции не может следовать за ней в ее воинственных замыслах, где его ждет лишь неизвестность. А это не может входить в цели столь холодного и расчетливого человека, как Луи-Наполеон. Он не захочет, конечно, окончить теперешнюю войну, порвав свой союз с Англией. Тем более он не захочет враждовать с ней. Но, с другой стороны, естественно, что он будет стараться избавиться от той зависимости, в которой он до некоторой степени находится по отношению к ней. <…>