Александр III: Забытый император - страница 23
Разговор мало-помалу переместился на тему, которая, кажется, волновала в Петербурге всех: и завсегдатаев великосветских салонов, и мастеровых, и гвардейских офицеров, и кучеров – на события в турецкой провинции Герцеговине. Поводом послужили притеснения сборщиков податей, вызвавшие кровавые схватки между христианами и мусульманами. В дело вмешался низам – регулярные войска, но они встретили неожиданное сопротивление. Все мужское население юга Герцеговины оставило свои дома и ушло в горы; старики, женщины и дети, чтобы избежать поголовной резни, бросились в Черногорию и Далмацию. Из Южной Герцеговины восстание перекинулось в Северную, а оттуда – в Боснию, христианские жители которой бежали в соседнюю Австро-Венгрию, а те, что остались дома, вступили с турками в отчаянную борьбу. Кровь полилась рекой: с обеих сторон проявлялось необычайное ожесточение; не было пощады никому.
– Долг России – помочь братьям славянам! – горячо говорила Мария Федоровна, правда, с небольшим датским акцентом. – Нельзя оставлять их на съедение этим варварам!..
– Пока что им помогает лишь маленькая Черногория и князь Милан,[54] – вставила графиня Толстая. – Черногорцы не только снабжают инсургентов[55] продовольствием, оружием и порохом, но и сами принимают участие в стычках.
– Отважный народ, – сказал пятнадцатилетний Павел Александрович, любуясь своей формой лейб-гусара. – Помните, у Пушкина? Замечательные строки:
Великий князь поймал одобрительный взгляд Арсеньева и продолжил звучнее, громче:
«Да, я не получил такого образования, как мои братья, – в который раз с сожалением подумал Александр Александрович. – Да, знаю свои погрешности: это лень и упрямство… Но ведь и учителей, таких, как у покойного Никсы, у меня не было. Впрочем, не было и такой живости ума. Ну что же, каждому свое…»
Павел декламировал:
Гончаров, сдерживая сердечную одышку, больше молчал, лишь изредка односложно отвечая, и явно чувствовал себя не в своей тарелке среди августейших особ. Зато проведшая полжизни при дворе графиня Толстая темпераментно поддержала Марию Федоровну в ее славянских симпатиях, цитировала московского любомудра Ивана Аксакова[57] и под конец предложила создать какую-нибудь общественную организацию в помощь балканским христианам.
– Я думаю, это будет дамский комитет, – сказала цесаревна. – Надеюсь, у ее императорского величества Марии Александровны я найду поддержку…
– Дамский комитет – это отлично, но поговорим о европейской политике, – с едва уловимой иронией молвил Сергей Александрович. – За османами строит Англия. Она ревниво оберегает проливы и Константинополь – наш Царьград…
Досталось и Бисмарку,[58] который, следуя своей двуличной политике, поощрял Россию и заверял Александра II в своих дружеских чувствах, но одновременно старался стравить ее с Австро-Венгрией.
Козни его строились на простом расчете: Франц-Иосиф[59] спит и видит, как бы присоединить Боснию и Герцеговину к своей империи и выйти к Эгейскому морю; Александр II, не помышляя о территориальных приобретениях, желает автономии этим христианским провинциям, хотя бы и под формальным протекторатом Турции.
– С немцами всегда надо держать ухо востро! – уже уверенно заключил наследник. – Да и вообще России следует полагаться только на себя. В Европе у нее нет друзей…
Возвращаясь в Аничков дворец, Мария Федоровна, осуждая Сергея, говорила, что вместе со свойственной ему женственностью он дерзок и надменен и просто не может обойтись в разговорах без подковырок. Александр Александрович, который любил всех своих братьев, не стал ей перечить и вспомнил о графине Толстой и ее племяннике-писателе. Минни, тотчас позабыв о великом князе, принялась восторженно пересказывать новый роман графа Толстого «Анна Каренина», печатавшийся весь 1875 год в московском журнале «Русский вестник».