Александр у края света - страница 7

Существовало три способа заработка, связанных с произнесением речей. Первым было старое доброе доносительство, хотя уже тогда оно начало выходить из моды. В общем и целом, доносчик занимался тем, что возбуждал дела против всех, кто подозревался в измене или причинении ущерба государству. Если ему удавалось довести дело до обвинительного приговора, он получал жирный кусок собственности осужденного, а все остальное поступало в казну и тратилось, например, на оплату присяжных. Хорошая, честная работа; однако по каким-то причинам на эту профессию легло клеймо позора и всегда существовал ненулевая вероятность, что как-нибудь темной ночью тебе перережут горло.

Сочинение речей было более социально-приемлемым делом, хотя и гораздо менее прибыльным. Мы, афиняне, люди терпимые; мы понимаем, что не каждый благословлен даром красноречия, и иногда не очень честно сводить в смертельном поединке медоточивого профессионального доносчика и слабоумного престарелого земледельца. Следовательно, ответчик должен иметь возможность нанять того, кто напишет для него речь.

Несколько более престижным занятием было обучение философии, с особым вниманием к этике, морали и искусству применения этих возвышенных концепций задом наперед во время публичных дебатов. Поскольку значительная доля тех, кто практиковал это искусство, были почтенными гражданами, изучавшими его и обучавшими ему скорее в качестве развлечения или по злобности нрава, нежели из соображений выгоды, отец решил, этот вариант наименее унизителен из трех имеющихся, и принялся подыскивать, кому бы отдать меня в ученики.

Коротко говоря, именно так я оказался связан с Диогеном, Брехливым Псом — возможно, самым несносным и отталкивающим типом, какого я когда-либо знал. У него не было ни единой оригинальной идеи, никаких подкупающих качеств, за исключением известного таланта к показной надоедливости и саморекламе, а также полного и совершенного отсутствия страха. Теперь он уже мертв, конечно; и будь я Гераклом, Тезеем или еще каким-нибудь героем из старинных историй и имей возможность спуститься в Аид и вывести назад одну-единственную душу, то это был бы Диоген.

Благие боги, тот день, когда отец взял меня на первую встречу с ним, я помню с потрясающей отчетливостью. Будучи моим отцом, он сконструировал хитроумную схему и всем сердцем поверил в нее, как в окончательное решение проблемы Эвксена, упустив из виду некое базовое обстоятельство, от которого зависел успех всего проекта, а именно — деньги. Беглая инспекция семейного бюджета заставила его решительно изменить выбор моего учителя. До этого момента отец оперировал такими критериями, как репутация, ценные связи, успех учеников и тому подобное. Теперь же все они свелись к одному: кто согласится взять меня за те деньги, которые могли быть на это выделены. Выбор сузился до единственного кандидата.

Это было как раз то время, когда Диоген разыгрывал свой знаменитый (возможно, печально знаменитый) аттракцион «жизнь в бочке». Он был призван низвергнуть безмозглый материализм, свойственный нам, обычным людям, посему Диоген отказался от всех удобств, оставив только самое необходимое — а именно перевернутый сосуд из-под масла с дырой в боку, через которую он вползал внутрь и выползал наружу. Горшок этот имел чрезвычайный успех у публики, которым он бесстыдно пользовался, перекатывая проклятую штуковину с одной гастрольной площадки на другую, стараясь оказаться поближе к большой, благожелательно настроенной толпе; он залезал в свой сосуд и зыркал из него дикими глазами, пока не собиралась аудитория достаточная, чтобы оправдать представление.

Разумеется, он никогда не ночевал в своем сосуде. Как только спектакль заканчивался, он пристраивал его куда-нибудь и прокрадывался в свой собственный уютный теплый дом или же (что случалось чаще) проводил время с той из преданных учениц, чей муж в данный момент отсутствовал в городе. Примечательно здесь то, что никто (кроме меня, конечно) даже не заподозрил его в жульничестве. Оглядываясь назад, я думаю, что всем так хотелось, чтобы он был искренним, что его таким безо всяких сомнений и сочли.