Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - страница 6

Когда полотёр Андрюша в очередной раз пришёл натирать пол, он, как обычно, завёл разговор о турках и англичанах.

   — А у тебя есть между ног колбаска? — прервала его Шура.

Крестьянский паренёк остолбенел.

   — Это уж как положено, — протянул он, смущённо улыбаясь.

   — Покажи.

   — Что вы, барышня! Как можно? Меня ж за это высекут и со службы погонят.

   — А мы пойдём в чуланчик.

   — Коли хватятся, в чуланчике, что ли, не найдут?

   — Сегодня у прислуги банный день. У меня скоро тихий час. Я притворюсь, что уснула в своей комнате, а сама побегу в чуланчик. И ты туда приходи.

   — Ох, барышня, страшно мне. Коли нас найдут, не жить мне на свете.

   — Противный мальчишка! — топнула ногой Шуринька. — Я расскажу маме, что ты не хочешь показать мне свою колбаску. — Она скривила губы, приготовившись плакать.

   — Да уж не плачьте, а то меня точно высекут. Вы вот мужеской «колбаски» не видывали, а я, может, свиной колбасы отродясь не нюхал, которую вы кажный день с чаем в бутербродах кушаете.

   — Ты что, колбасы хочешь?

   — Знамо дело, хочу.

   — Так я сейчас принесу.

Через минуту Шура вернулась с палкой колбасы и куском хлеба.

   — Вот это другой разговор, — улыбнулся Андрюша, набросившись на еду. — За енто можно и пострадать.

В чуланчик Шура прибежала в ночной рубашке.

   — Я здесь, барышня, — услышала она в темноте шёпот Андрюши.

   — Тут темно, я боюсь, — опять хотела заплакать Шура.

Андрюша отодвинул стоявшие возле стены доски, и чулан наполнился бледным светом, исходящим из маленького подвального оконца.

   — Теперь покажи, — сказала Шуринька, напряжённо глядя на Андрюшу.

Он снял брюки.

   — А потрогать можно?

   — Можно, — хмыкнул Андрюша.

   — Я тоже хочу, чтобы у меня была такая штука, а у меня только дырочка.

   — Зато к ентой дырочке такая штука завсегда и тянется.

   — А почему?

   — Для удовольствия или чтоб детишек делать.

   — А как это получается?

   — Изволите, чтобы я показал?

   — Да не рассуждай ты! Скорее!

От того, что ей делал Андрюша, Шуре стало так хорошо, как не было никогда. Она закрыла глаза, и ей почудилась горная долина, ярко освещённая южным солнцем, Андрюша в форме генерала переносит её через бурлящий поток, и у неё захватывает дух от аромата горных цветов и мужского тела. «TOT-LEBEN, ТОТ-LEBEN», — шептала про себя Шура, лёжа на сундучке. Очнулась она от голоса Андрюши:

   — До свиданьица, барышня. Я должон бежать.

Когда его шаги затихли, Шура вышла из чулана и крадучись направилась в свою комнату. Никто ничего не заметил.

С той минуты Шура стала считать дни, дожидаясь следующего прихода Андрюши.

Через неделю пришёл совсем другой полотёр, взрослый дяденька.

   — А где же Андрюша? — спросила Шура.

   — Помер Андрюшка-то.

   — Как помер?

   — Да вот так. Давеча он выбежал от вас в худой рубахе вспотемши, его ветром и прохватило, потом лихорадило. Вот он взял да и помер.

   — А почему же он хорошую рубашку не надел?

   — А потому что одни ходят в золоте, а другие в рубище.

Шура убежала в свою комнату. Из её глаз брызнули слёзы. А губы зашептали немецкие слова: «TOT-LEBEN, TOT-LEBEN, TOT-LEBEN».

Несколько дней спустя Шуру позвали в кабинет отца. Михаил Алексеевич готовился к какому-то официальному приёму, и все домашние собрались в кабинете, чтобы полюбоваться на новую парадную форму генерала. Высокий, статный, темноволосый, он выглядел в ней очень красивым. Его карие глаза под густыми бровями смотрели спокойно и ласково.

Когда Шура увидела золотые эполеты и ордена, она вспомнила слова старого полотёра про золото и рубище и громко закричала:

   — Это совсем не мой папа. Зачем у тебя столько золота, папа? Надень свой серый халат. Я ненавижу золото.

Никто из взрослых не мог понять, в чём дело. Мама решила, что у Шуры жар, уложила её в постель и заставила принять касторку.

Дом, где жили Домонтовичи, состоял из нескольких частей. Та часть, что выходила на Среднеподьяческую улицу, представляла собой нарядный господский особняк. Большие комнаты, высокие потолки, красивые изразцовые печи в углах. Лестница покрыта мягким ковром. Но во дворе стояли два флигеля с квартирами-трущобами. В этих флигелях потолки были низкие, печи дымили, разбитых стёкол заново не вставляли, а заклеивали бумагой. Здесь жили бедные люди, герои романов Достоевского