Алексей Федорович Лосев. Записи бесед - страница 69
Я хватался за еврейский — бросил, нет возможности. А ведь дошел до перевода псалмов. 90-й псалом уже переводил. Nawhi etyego… Но потом всё-таки бросил, потому что невозможно. Музыку любил, потом бросил.
Сравнением славянского и богослужебного языков занимался, но бросил. А интерес ко всему этому остался.
Nicht Hugo, nicht Hugo, sondern HMgo, HMgo! (вспоминает негодование немецкого профессора).
Поляки очень умные среди славян. Особенно по логике. У них сильная логика, математика.
Гёте, он не писучий был, все его статейки коротенькие.
Подай мне об это место…
1. 5. 1972. Παλινγενεσία[139] — чисто греческая идея. У Лукреция хотя и есть периоды развития, но правит опять же τΰχη, άνάγκη. Как эти две идеи объединить, космическое круговращение и историческое развитие, я не знаю.
Я сказал А. Ф. о книге Bodo Gatz, Weltalter, Goldene Zeit und sinnverwandte Vorstellungen, Hildesheim 1967, подав идею немецкого академика в своей манере опять истерически: не отменено ли старое представление о циклическом повторении истории у греков. А. Ф. снова сказал о двух линиях в ощущении истории, у Эмпедокла и Платона явная цикличность, у Ксенофана, Демокрита, Эпикура, Лукреция периоды развития, ведущие к лучшему. Я возразил, напомнив о платоновском «Политике», где в конце дается рецепт государственного улучшения. — «Нет, всё это как-то слабо, неоконченно, неярко, невыпукло, случайно. А преобладает — судьба».
Заражаясь исторической страстью Лосева, я излагал для него Демокрита. (1) Количество форм в бытии постоянно. (2) Миры превращаются друг в друга, и в смысле количества форм здесь происходит вечное возвращение, но в смысле структуры взаимоотношения форм в каждом мире есть нечто особенное. (3) Боги являются только предельным обобщением материальной стихии и их подвижного соотношения, но они не суть самосознательные личности, которые направляли бы мир в ту или другую сторону. Тождество богов, необходимости, судьбы. (4) Всё есть случай, который в то же время и Aoyoq, необходимость до такой степени, что Эпикур предпочитал мифы такому фатализму. (5) Историзм в таком виде является только вечным калейдоскопом явлений, которым управляет неизвестно кто.
(6) На дне колодца бытия имеется, правда, какая-то «истина», но она ввиду ее бесконечности непознаваема. (7) Тем не менее надо постигать непостижимое.
В схему А. Ф. вписывались и наблюдения французского историка (Ромийи) об античной драме. (1) В греческой трагедии время неотделимо от событий. (2) Время можно в порядке абстракции мыслить и отдельно от событий, но тогда ему придется приписать самые разнообразные функции воздействия на события, их окрашивание временем, конечно, не ньютоновским, определяемым по солнцу. (3) То, что время и события неразрывны, ясно уже у Эсхила, у которого мифологическая последовательность результатов проклятия оказывается также и временной последовательностью, хотя и прерываемой уклонениями в сторону. Эсхил не мыслит историю отдельно от мифа. Всё это еще чистейший мифологизм, который у Фукидида будет уже отсутствовать. Но временную и причинную последовательность эсхиловский мифологизм всё же соблюдает, примеры чему можно видеть в «Семерых против Фив». (4) У Софокла при очень сильном мифологизировании прогрессирует более абстрактное представление о времени как о протекании событий и вечной смене страдания и радости. Тут происходит очеловечение понятия времени, допускающее аналогию с Гераклитом. (5) У Еврипида время почти совсем теряет свой мифологический смысл, причем мифология получает не столько фактическое, сколько заметно психологизированное и личностное звучание, с субъективным пониманием процессов времени. Однако у Еврипида всё еще нет представления о времени в смысле нашего измерения на часах по Солнцу; солнечное время для античного трагика слишком тривиально.
14. 5. 1972. Христианин молится. А под вечными возвращениями молиться нечего. Молись, не молись, всё равно.
Демокрит смеющийся философ? Так у него мозги отшибло, и он обалдел. Это бесовский смех, бес, который всё разрушил и хохочет.