Алексей Кольцов. Его жизнь и литературная деятельность - страница 10

Несомненно, и тщеславие могло играть известную роль в стремлении Кольцова писать стихи: он желал таким образом отличиться перед другими членами кружков, желал показать, что и он «не лыком шит», а «сочинитель». И теперь еще в нашей провинции имеются «поэты» и «кружки», упорствующие в сочинительстве в то время, когда ни форма, ни содержание их работ не оправдывают этого упорства. Поэты подобного сорта, произведения которых – увы! – так изобильно заполняют собою корзины редакций и страницы «почтового ящика» периодических изданий, в сущности, весьма похожи на чичиковского Петрушку: очень, правда, хитрая штука – приставил строчку к строчке, рифму состряпал – и выходит «стих»! Право назвать себя «сочинителем» или «стихотворцем» до сих пор ценится даже в медвежьих углах нашего обширного отечества. Это явление указывает на то уважение к представителям «слова», которое хотя медленно, но все же проникает в массу. Повторяем, известное тщеславие могло подстегивать и Кольцова, когда он начал писать много стихов. Но все-таки мы тут имеем дело с настоящим поэтом, у которого «кровь кипела» и был «избыток сил», с поэтом, сумевшим бы найти дорогу, несмотря на препятствия: в бессвязных виршах прасола начинают уже попадаться простые, чистые звуки, в которых можно узнать будущего Кольцова… И сама жизнь поэта в эту пору давала источник для поэтических вдохновений. В городе Кольцов часто посещал зятя своего Башкирцева, чей дом был поставлен на более светскую ногу: там нередко устраивались игры, песни, чтения. Отец поэта, сначала было косившийся на книги и занятия сына «пустяками», примирился с этим, когда увидел, что он и делом занимается хорошо.

Мы должны по поводу этих занятий поэта торговым делом обратить внимание на замечательное и счастливое соединение в Кольцове здравого смысла, основательности и положительности с поэзией. Не всегда эти качества совмещаются в одном лице, но в нем такое совмещение случилось, что отразилось почти на всех его произведениях с их «трезвенною» правдою, следованием реальности, ясным и точным пониманием дела, о котором поэт пишет. Кольцов вырос в торговой среде, привыкая к ней чуть не с пеленок. И в эту сферу он, конечно, не мог не внести своих способностей. Мы уже отмечали выше примиряющие и даже поэтические стороны прасольства: поездки по степям, заезды в деревни, пирушки и хороводы там. Во всяком случае, добрая половина торговой деятельности Кольцова за это время могла задевать живые стороны его характера… Но вместе с тем поэт получил от отца его практичность, знал цену копейке и в эмпиреи не ударялся… Но, указывая на эту «трезвенность» поэта в делах практических, мы не должны забывать, что у него, помимо торговли, была «святая святых» – мир его поэтических грез и творчества.

«Практичность» и «положительность» Кольцова (значительно, заметим, смягченные Белинским) объясняют то явление, что многие петербургские и московские литераторы не могли при встречах с прасолом, когда Станкевич и Белинский «вывозили» его в свет, примириться с мыслью, что перед ними поэт, а не простой торговец.

Катков в своих воспоминаниях о Кольцове сообщает, что поэт даже щеголял практичностью и с некоторым ухарством рассказывал о своих торговых проделках, о том, как он «надувал» неопытных покупателей и продавцов.

– Уж если торгуешь, все норовишь похитрее дело обделать: руки чешутся! – говорил прасол.

– Ну, а если бы вы, Алексей Васильевич, с нами имели дело, – спросил Белинский, – и нас бы надули?

– И вас, – отвечал Кольцов, – ей-Богу, надул бы… Может быть, и вдвое потом бы назад отдал, а не утерпел бы: надул!

В то время, о котором мы говорим, Кольцов еще глубоко не задумывался над своим положением и «брал от жизни все, что она может дать». Юность делала свое. Силы кипели, избыток их искал себе выхода. Это время, кажется, было самым лучшим временем в жизни Кольцова. Запросы его натуры находили удовлетворение; степь несла ему свои простор и красу; он был не только принят в кружках стихотворцев из воронежской молодежи, но уже отмечался в них как талантливый автор. Наконец, эту пору его жизни украсили самые прекрасные вещи на земле – любовь и искренняя дружба, наложившие такой поэтический отпечаток на дальнейшее существование Кольцова и его произведения.