Алексей Кулаковский - страница 6

стр.

А вот внук Кулун сонноох Куладьыака, Василий Петрович Кулаковский, родившийся в 1784 году, несмотря на богатство и знатность, был человеком скромным и тихим. В 1827 году он (уже во второй раз) женился на двадцатилетней Анне Сивцевой, которая отличалась необыкновенно твердым и решительным характером.

В 1846 году, после смерти мужа, Анна Николаевна (ей было тогда уже 39 лет) верхом на лошади проскакала за сутки 270 километров и успела передать в Якутске челобитную областному начальству, чтобы спасти наслег от несправедливого передела земли. И более полувека, став неофициальной старостой своего наслега, вела Анна Николаевна хозяйственные дела твердо, мудро и уверенно…

«При жизни матушка Анна даже птице не разрешала летать над наслегом, — говорили тогда, — ни один кумалан[8] не был обездолен, ни одна семья без присмотра и мудрой опеки не оставалась».

Столь же мудро и самоотверженно воспитывала Анна Николаевна и своих детей.

Старший сын ее Иван Васильевич Кулаковский, родившийся в 1832 году и прозванный за вспыльчивость «Кипятком», прослыл в молодости заядлым картежником.

— Сынок, что поделаешь! — вздохнула Анна Николаевна, когда он в третий раз проигрался в карты. — Отдаю последнее, что у меня есть.

После этого Иван Васильевич не только к картам, но и к водке не подходил — так было стыдно. Иван Васильевич впоследствии и воспитал своего внучатого племянника, единственного оставшегося в живых сына Кулаковского — Реаса.

Анна Николаевна Сивцева-Кулаковская занимает особое место в истории семьи Кулаковских еще и потому, что это ведь во многом благодаря ее энергии, уму, таланту и такту вышедшие из древних преданий, легенд и песен Кулаковские укореняются в реальной жизни, где феодальные отношения уже заменяются отношениями нового времени.

В семье Сивцевых все были грамотными, и Анна Николаевна понимала, что, не получив образования, ее дети и внуки не смогут достойно устроиться в жизни.

Как считает Людмила Реасовна Кулаковская, понимая необходимость овладения грамотой, Анна Николаевна женила своего второго сына Елисея на Анастасии Собакиной — внучке и дочери известных в Ботурусском улусе[9] своей грамотностью Алексея Дмитриевича и Николая Алексеевича Собакиных.

3

Поначалу семейная жизнь Елисея Кулаковского с женой была вполне счастливой и безоблачной.

Наверное, Анастасия Кулаковская была похожа на героиню «Песни столетней старухи» на вершине ее жизни — в счастливом замужестве…

Тогда
Сделалась я степенной и важной,
С подобранным животом, но высокой грудью.
Тогда
Сделались у меня круглыми щеки.
Тогда
Сделались у меня широкими бедра.
Тогда
Поставила я коновязь около нашего дома,
И была коновязь вся медью украшена.
Тогда
Весело горел огонь у нас в очаге.
Тогда
Стал наш дом полной чашей,
Тогда
Сделалась я хозяйкой стад,
Мычащих и рогатых.
Тогда
Сделалась я хозяйкой табунов,
Скачущих и гривастых…

В семье царили любовь и мир, и такое тепло и уют сумела принести в юрту мужа молодая жена, что радовались сердца у людей, видевших это благополучие:

Пешие у нас ночевали,
Ели и пили,
Конные нас не объезжали
И подолгу гостили.
Были мы как прорубь,
Что в глубоком озере прорубают,
Сколько ни черпай,
А вода в проруби не убывает[10].

Жизнь действительно была счастливой, росли дети — в 1864 году появилась дочь Матрена[11], а через год сын Иван[12], однако древний мир Якутии не сразу отпустил семью Кулаковских в новое время…

Однажды в юрте Кулаковских появился незваный гость — нечистоплотный и неприятный старик.

Анастасия не знала, что это был знаменитый эвенский шаман из Усть-Маи[13], и хотя и приветила гостя, но, видимо, не сумела скрыть брезгливости, и гость вскоре покинул юрту Кулаковских…

Но с того дня, как рассказывала впоследствии сама Анастасия Николаевна сыну Алексею, Елисей Васильевич не смог исполнять супружеские обязанности.

Через девять лет Елисей Васильевич и Анастасия Николаевна позвали своего родственника шамана Албакыына покамлать и помочь им зачать дитё.

Албакыын пришел, наполнив жилище Кулаковских музыкой бубна, вначале тихой и смутной, как шум приближающейся бури. Постепенно нарастала и крепла она, наполняя юрту резким карканьем поднятых бурей ворон и жалобным криком чаек. Удары по бубну становились всё чаще и сильнее, сливаясь в непрерывный, всё возрастающий гул, и уже не птичьи крики наполняли юрту, а вздохи допотопных чудовищ…