Алексей Толстой - страница 66

»

На третий день пребывания на фронте Толстой и Набоков оказались на передовой линии окопов. Алексей Толстой долго смотрел в перископ на немецкие окопы. Пробираясь по траншеям, они попали под обстрел: «Впереди Набокова, шагах в десяти, треснуло, рвануло мешки; полетели комья, тряпки. И сейчас же другая граната разорвалась за моей спиной; дунуло душным дымом, обдало грязью и песком», — писал Толстой в «Русские ведомости».

В письме к Н. В. Крандиевской он рассказывал: «…вернулись с позиций. Мы были в 25 саженях от немцев и едва Набокова и меня не убили. Бросали гранаты и две из них разорвались в нескольких шагах, так что обдало землей и дымом. Пришлось около часу идти по траншеям под обстрелом…»

На следующий день рано утром они уже были по дороге в Париж. Нет, на французский фронт он не отправится, думал Толстой. Поживет в Париже два дня, оттуда в Лондон, а уж потом желанная Москва.

И все-таки к Парижу Толстой подъезжал с каким-то необъяснимым чувством радостного возбуждения. Сколько раз он бывал здесь за последние годы и сколько пережил… Первые триумфы и первые разочарования и сомнения… Рано утром следующего дня он поехал к Кругликовой разыскивать Макса Волошина, но там его не оказалось. Тогда он пошел побродить по городу. День был чудесный, по-весеннему ясный. Все уже ходили без пальто. И может быть, поэтому Толстому бросилась в глаза одна странная, необычная особенность Парижа — город показался ему опустевшим, редко попадались на глаз i мужчины, часто мелькали женщины в трауре. Наконец он вспомнил адрес знакомой по прежнему Парижу, застал ее дома, она сказала, что Макс обедает у Цетлина. Он пошел туда, но Макса не застал, зато ему сказали, что уже несколько дней его ожидает дядя Сережа, родственник Натальи Васильевны, и дали его адрес. Встретились они очень дружески, а на следующий день, как писал он и письме Наташе, были уже на «ты» и весь день ходили и разыскивали ей и ее сестре какие-нибудь приятные вещи. 16 марта Толстой был в Лондоне. Через Ла-Манш пароход, на котором возвращалась русская делегация, конвоировали миноносцы и самолеты. При посадке на пароход всем обязательно велили надеть пробковые пояса: немцы чуть ли не каждый день взрывали минами корабли.

Вернувшись в Лондон, Алексей Толстой мог несколько дней никуда не торопиться: визит русских журналистов подходил к концу. Пора было подводить хотя бы предварительные итоги. И Алексей Николаевич часто уединялся в номере, записывая свои впечатления. Поездка в Англию обогатила его. Вспоминая встречи и разговоры с англичанами, Алексей Толстой приходил к выводу, что они больше всего в жизни считаются с издавна устоявшимися и потому непреклонными законами жизни. «Здесь город сильнее человека, — думал Толстой. — Личная воля и предприимчивость только тогда находят выход всем своим силам, покуда не противоречат обществу, нравственности, традиции, обычаю, — маховику, который удерживает в равновесии всю эту громаду, двигает ее доопределенному пути, начертанному веками. Каждый англичанин уверен в себе, в своем прошлом и будущем, в своей стране. У них сильно развито историческое сознание, и каждый готов подавить в себе минутные порывы ради общего блага страны, но тот, кто пошел против общества, против страны, пусть не ждет пощады, такие преступления считаются в Англии самыми страшными… О господи! Насколько мы, русские, бесконечно их свободнее… Мы можем с легким сердцем объявить пережитком все свои обычаи, нарочно позабыть историю и географию своей страны, мало задумываемся о будущем, рассчитывая на авось да небось, когда-нибудь да придем все-таки, что-нибудь да случится, все свои силы тратим в настоящем и хотим абсолютной свободы. В этом — наша трагедия: мы любим свободу до анархии, хотим сразу всего в настоящем, возможности наши непомерны, и мы бьемся, как бабочка о стекло, только потому, что у нас нет общества, а лишь миллионы людей, в нас нет единой воли, того маховика, который так сильно чувствуется, когда вылезаешь в Лондоне на Черинг-Кросс…»

Многое передумал Толстой за эти дни. В их честь давал банкет сэр Эдуард Грей и его правительство, их принимал английский король, они побывали в палате депутатов, где слушали премьер-министра Асквита и возражения ему какого-то пацифиста.