Алексей Яковлев - страница 4
Литейная часть города располагалась между Большой Невой, Невским проспектом, левым берегом Фонтанки и правым берегом Лиговского канала, позже зарытого и превращенного в проспект. Собственно говоря, это был уже пригород. Сам город ограничивался правым берегом Фонтанки, а на левом ее берегу знатные вельможи строили летние особняки — дачи. За дачами тянулись деревянные избы, огороды, пустопорожние земли. Правда, Петербург расстраивался с необыкновенной быстротой. «Город год от году, переменяяся, украшается чрезвычайно, — сообщал Георги. — По отбытии же через несколько лет из столицы некоторые части города столь изменяются, что потом почти познаемы быть не могут…» Такой частью была и Литейная.
Семен Яковлевич Зеленин считался купцом среднего достатка. По сообщениям некоторых биографов, он имел галантерейную лавку в старом Гостином дворе. По их же сведениям, она у него сгорела «во время пожара 1771 года». Но по дошедшей до нас «статистике» пожаров в этом году такового за Гостиным двором не числится. Видимо, биографы были здесь не очень точны. Как не точны оказались они и в том, когда один за другим повторяли, что, так и не оправившись от пожара, Семен Яковлевич умер, «когда Алексею Яковлеву было два года». И что вскоре жена Семена Яковлевича последовала за ним, «оставив сына семилетним сиротою».
На самом деле, по показанию цитируемых выше церковных записей, Семен Яковлевич умер на полтора года позже. Жена его Марфа Васильевна последовала за ним, когда Алексею Семеновичу шел уже десятый год. Но все это скорее уточняет, чем отменяет главное: раннее сиротство, наложившее неизгладимый отпечаток на его характер.
Так в поэтической исповеди, созданной тогда, когда попытается Яковлев подвести итоги, расскажет он о своем невеселом детстве. Но во время, о котором идет речь, до жизненных итогов было еще далеко.
Десятилетний Алексей Яковлев попал в семью сестры Пелагеи, старше его на тринадцать лет. Главою семейства был зять Иван Максимович Шапошников. Судя по всему, человек он был деятельный, расторопный, расчетливый. Капитал имел солидный. Став опекуном несовершеннолетних детей Яковлева-Зеленина (кроме упомянутых уже сестер Пелагеи и Марьи, у Алексея Семеновича была еще одна сестра — Татьяна), Шапошников пустил и их наследство в оборот. Жить он их взял к себе в Третью Адмиралтейскую часть, расположенную между Екатерининским каналом (названным теперь именем Грибоедова) и Фонтанкой.
«Как яркая заплата на белом платье, как тусклое пятно на свежей картине, вам явилась природа, выглядывающая из-под покрывала… — восклицал один из ранних историков Петербурга П. Башуцкий, попытавшийся взглянуть на описываемые места с высоты птичьего полета. — В самом сердце этой части вы увидели Сенную площадь и Гороховую улицу, увидели, какой черной полосой они тянутся… со своими рынками, с своей грязью и темными закоулками… со своими пестрыми народными толпами… с грубыми и резкими голосами своих извозчиков, торгашей, баб, детей, рабочих. Это Невский проспект народа, там ищут новостей, связей, издержек, известности и рассеивания; здесь ищут отдыха, работы, хлеба и вина».
Башуцкий описал эту «главнейшую артерию» тела Петербурга в первой половине XIX века. Юный Яковлев каждодневно бродил по тем местам несколько десятков лет ранее. Но за прошедшие годы характер их мало изменился. То была изнанка жизни «Северной Пальмиры».
Дом Шапошникова располагался где-то вблизи церкви Вознесения. Получивший от нее свое название Вознесенский проспект в той своей части, которая тянулась от Екатерининского канала до Фонтанки, был такой же «главнейшей» и «работающей» артерией (определение того же Башуцкого), какой была Гороховая.
Тускло освещенная редкими фонарями и плошками, которые обязаны были выставлять в темень владельцы домов, улица была тоскливо пустынна по вечерам. Грязна и шумлива при свете дня. Мелькали опорки и лапти, рваные, подвязанные веревками армяки лотошников, приезжих крестьян, торговавших на близлежащей Сенной. Унылой чередой тянулись нищие — слепые, параличные, юродивые — к церковной паперти. Будто на убой гнали по «Вознесенской першпективе» крепостных на продажу к перекинувшемуся через Мойку Синему мосту, где особенно бойко торговали живым товаром. Вознесенский проспект был трактом в загородные резиденции царей. Он был трактом и в разгульные кабачки «Желтый», «Красный», стоявшие на «Петергофской першпективе». Лепившиеся друг к другу грязные вывески питейных заведений самого низшего пошиба оказывались парадоксально характерными ориентирами такого тракта.