Алешин год - страница 13

стр.

Выкупали поросёнка, вытерли тряпкой, сделался он розовый, чистенький… С радости начал по двору бегать.

— Ладно, — говорит Алёша бабушке. — Давай и меня купай.

Сел Алёша в корыто, плеснула бабушка ему на спину горячей водой, закричал он:

— О-ой!

— Чего кричишь? — спрашивает бабушка. — Поросёнок смирно стоял, не кричал…

Смолк Алёша, да и вода не такая уж горячая оказалась.

Только когда бабушка начала ему голову мылить мылом, он опять закричал:

— Не надо меня мыть мы-ылом!

А бабушка говорит:

— Поросёнок мыла не боялся, а ты боишься! Ему вон даже удивительно!..

Алёше от мыла нельзя глаза разожмурить, спросил только:

— А что он делает?

— На тебя в щёлочку глядит!

Потом Алёша не кричал, даже когда бабушка мылила ему лицо и уши.

Наконец облила всего оставшейся водой, начала вытирать. Открыл Алёша глаза и спрашивает:

— Всё?

— Все, — отвечает бабушка. — Такой чистый стал, не узнать!

Алёша даже ослабел от чистоты. Всё-таки хорошо быть чистому, приятно!

Перелез обратно через плетень к поросёнку, сел на порожке.

Тёплый ветерок дует, Алёшу обсушивает, а вымытый поросёнок по травке бегает.

— Хрю? — спросил его Алёша. — Хорошо искупанному?

— Хрю! — ответил поросёнок. — Очень замечательно!

Ещё потрогал себя Алёша и говорит поросёнку:

— Давай будем, чтоб каждый день нас купали!

БОЛТЛИВЫЕ ЯЗЫКИ

— До чего хитра паша курица Пеструха! — сказала бабушка. — Никак не услежу, где она несётся! Нашла себе тайное место…

— А почему? — спросил Алёша.

— Не хочет нам яйца отдавать! Цыплят хочет себе вывести!

— Ишь ты, какая жадная! — замахнулся Алёша на курицу Пеструху, которая стояла поблизости и слушала, что про неё говорят.

Все куры несли свои яйца в сарае в хворостяные гнёзда, чтобы Алёше с бабушкой было удобнее находить их и вынимать. Одна Пеструха где-то пряталась. За это Алёша на неё рассердился:

— Давай найдём! — посоветовал он бабушке.

— Вот ты и займись, — ответила бабушка. — Завтра с утра сядь тут на крылечке и поглядывай за ней, куда она пойдёт…

Утром Алёша сел на крылечко, начал на Пеструху смотреть.

Она похаживала по двору, притворяясь, будто выискивает что-то на земле, а сама на Алёшу косилась.

Потом за дом ушла и не показывается.

Пошёл и Алёша за дом, сел там на кирпичик, а Пеструха опять во двор ушла.

Пересел Алёша обратно на крыльцо, а курица за дом скрылась.

Надоело Алёше, крикнул он курице:

— Ты чего прячешься? Ты не прячься, а несись скорей!

Курица ещё погуляла, потом поджала под себя одну ногу и глаза закрыла. Алёша побежал к бабушке:

— Бабушка! Она спать легла на одной ноге! Не будет сегодня нестись!

Вышел ещё посмотреть, как курица спит, а её и нет нигде…

Другие куры тут ходят, между собой переговариваются, а Пеструхи нет!

Весь двор Алёша облазил, все уголки просмотрел. Много всего нашёл: пропавший мячик, дохлого рогатого жука, ржавый обруч от бочки — хорошо катать! Только Пеструху нигде не нашёл.

А бабушка смеётся:

— Обманула она тебя! Значит, ума у ней больше твоего!..

Обиделся Алёша, ушёл в огород.

Хорошо летом в огороде! Всегда можно что-нибудь сорвать и съесть. И все тебя слушаются.

Съел Алёша маленький огуречик, потом морковку выдернул и тоже съел.

Потом сорвал острую стрелку зелёного лука, расщепил конец, сунул в рот и забормотал:

Бабка-бабка, завей кудри!..
Бабка-бабка, завей кудри!..

Невидимая бабка, зачем-то жившая во рту, сразу завила лук кудрями.

Потом поймал кузнечика, взял за спинку и приказал:

Кузнец-кузнец, дай дегтю!
А то голову оторву!

Кузнечик испугался и дал Алёше изо рта капельку чёрного дегтю.

Яблочному червяку Алёша велел дать паутины, а червяк спустился на своей паутине от руки до самой земли.

А когда Алёша съел ещё зелёное яблочко, совсем приятно стало, и решил он курицу не искать. Пусть нанесёт побольше яиц и выведет цыплят, жёлтеньких, пушистеньких. Станут они везде бегать и попискивать тонкими голосами. Одного цыплёнка Алёша Алёнке даст, одного Васильку, куму — одного, остальных себе возьмет.

Если и найдёт Алёша курицу, не будет бабушке говорить, где она прячется. Пусть сначала цыплята выведутся, жёлтенькие такие…

Откуда-то в огород сорока прилетела, застрекотала, заругалась на сорочьем языке — не даёт про цыплят думать!