Алесия, барышня в бегах - страница 64

— Пока не решил. Вы расскажите мне о себе, а там видно будет.

— Значит, мы договорились, что вы возьмёте у меня интервью? — кокетливо улыбаясь, спросила я колумниста.

Канделера снова рассмеялся, Василий Норов и другой мой собеседник последовали его примеру. Смех — заразительная вещь, он притягивает, и два других кавалера отсоединились от своих групп, и приблизились ко мне.

— Какая напористость, — сказал Канделера, — Теперь я понимаю, почему Эбрел не смог перед вами устоять. Сегодня вечером вас устроит? Вы сможете дать мне интервью сегодня?

Я поймала взгляд Эбрела, который вроде бы, чинно говорил с одной из своих тётушек, и он едва заметно мне кивнул.

— Конечно, — сказала я Канделере, — Буду рада с вами поговорить. Только обещайте не слишком выспрашивать.

Мужчины вокруг меня снова засмеялись И дальше всё шло как по маслу. Атмосфера стала шутливой, весёлой, шутить принялись все — мне оставалось только улыбаться особенно остроумным, и смеяться, когда общий смех становился особенно громким. Компания людей вокруг меня росла. Эбрел не приближался, он всё так же сидел возле пожилых дам, и издали одобрительно мне кивал.

Камил Канделера небрежно развалился в кресле, Эбрел сидел у камина, выпрямив спину, и положив сцепленные пальцы рук на колени, я сидела у окна.

— Итак: певица, — сказал мне Канделера, — вы где то учились петь?

— Нет, но мне всегда нравилось.

Между приёмом гостей и этой дружеской беседой с колумнистом прошло достаточно времени, чтобы мы с Эбрелом смогли выработать приемлемую версию всего, что со мной произошло.

— Я всегда любила петь. Не могу сказать, что пою хорошо, но это то, чему я хочу посвятить свою жизнь. Все девушки хотят замуж, а я хочу петь.

Эту фразу подсказал мне Эбрел. Этой фразой я начинала оправдывать своё позорное бегство со свадьбы. И камил Канделера это, конечно же, понял.

— Поэтому вы и сбежали от Бэзила Бибиана? — спросил он, улыбаясь.

— Пользуясь случаем, я хочу попросить прощение у Бэзила и у всей семьи Бибиан, — сказала я, — мой поступок, на самом деле, ничем нельзя оправдать. Вы напишите, что я попросила у них прощения?

Канделера слегка кивнул.

— Давайте, я расскажу, как всё было, — вступил Эбрел, — дело в том, что я давно знаком с Алесией. Мы познакомились прошлой зимой в оперном театре.

Это была лютая неправда, но Эбрел решил, что со старым знакомым со свадьбы сбегать, все же, приличнее, чем с первым встречным. Поэтому мы придумали версию о давнем знакомстве. Самом невинном, разумеется. Мы просто подружились на почве любви к музыке.

— Я сразу заметил, как Алесия неравнодушна к музыке, — продолжал говорить Эбрел, — это нас сблизило.

— Насколько сблизило? — коварно улыбнулся Канделера.

— О, совсем чуть-чуть, — улыбнулся Эбрел, — Мы пару раз сталкивались на концертах, и немного беседовали. Не более. То, что мы встретились с Алесией в день её свадьбы было чистой случайностью, никто из нас этого не планировал.

— Встретились, и? — сказал Канделера.

— Я была в расстроенных чувствах, — сказала я, — я поняла, что замужество — это не моё. Я пожаловалась Эбрелу на это, и он помог мне уехать.

«Уехать». Эбрел особенно настаивал на этом слове. Чтобы я говорила, что «уехала» со свадьбы, а не «сбежала». Мне просто пришлось уехать, обстоятельства непреодолимой силы, так сказать. И никакого безответственного побега.

— Я сразу нашла себе работу по душе, я устроилась работать певицей.

— И когда я понял, что у Алесии всё получается, — подхватил Эбрел, — я решил помочь ей по настоящему. Дело в том, что я давно уже хотел оказать покровительство какому-то творческому человеку. Но никак не находил такого человека, чтобы его творчество задевало и какие-то мои чувства. Не очень, знаете ли, хочется помогать тому, чего не понимаешь.

— Отлично, отлично, — усмехнулся Канделера, — но ведь вы теперь женитесь, не так ли?

— О, это так сказать, побочный эффект от сотрудничества, — отмахнулся Эбрел, — на самом деле такое изначально не планировалось.

Канделера посмотрел мне в глаза. У него был цепкий, умный взгляд, и я вся сжалась от ощущения, что он сейчас скажет мне «хватит врать». Что он рассмеётся мне в лицо, и потребует рассказать правду. Но Канделера не стал требовать правды, вместо этого он спросил: