Алесия, барышня в бегах - страница 7

стр.

— Бэзил?

— Нет, его отец. И это гораздо лучше, значит, семья Бибиан в тебе заинтересована.

Я что-то промычала в ответ, и на этом содержательная часть моего первого бала была закончена. Двух последних потенциальных женихов, Риола Талека и Жедео Уктабии на этом балу не было, остальные молодые люди все как один казались мне скучными. Бэзил больше ко мне не подходил. И я еле дождалась окончания танцев.

5. За ловлей.

Следующий мой выход в свет состоялся через неделю. Меня и Карензу пригласили на званый ужин. Вальсов и мазурок, там, по счастью, не предполагалось, зато был ужин (отдельно это отмечаю, потому что к тому времени мы с Карензой уже пол месяца сидели на почти одних крупах), а, так же, было немножко самодеятельности — присутствующие барышни и кавалеры должны были что-то спеть, или сыграть. Я не стала утруждаться, и разучила для этого вечера лёгкую песенку, бывшую тогда в моде. Каренза взялась аккомпанировать мне на рояле. Платья мы выбрали соответствующие: тёмный, струящийся шёлк для Карензы, и довольно свободное бирюзовое платье для меня. Голову мою украшали цветы, талию — широкий лиловый пояс.

— Я договорилась, что ты будешь петь последней, — шепнула мне Каренза, когда все мы, и я и она и гости, расселись на изящных золочёных стульчиках, — а перед тобой будет петь Жедео Уктабия.

Жедео Уктабия, — мой жених номер три. Потомственный учёный, член семьи, все представители которой из поколения в поколение были профессорами и докторами наук. Богатейшая, известнейшая семья. Самые сливки общества агломерации Урана. Правда, лицом Жедео не особенно вышел, и, к тому же, был слегка полноват, но взгляд его распологал к себе, в умном и добром взгляде Жедео Уктабии мне виделось что-то особенное. Кроме того он, как и я, любил музыку. Поэтому я отвела ему в моем списке уверенное третье место.

Как пели все я описывать не буду — спели и ладно. Всё таки, самодеятельность это не то, чему стоит серьёзно уделять время. Девушки заливались соловьём, мужчины басили, дамы барабанили пальцами по клавишам. Настал черёд петь Жедео Уктабии. Он вышел, переваливаясь с ноги на ногу, близоруко улыбнулся кому-то в первом ряду, и принялся петь. Пел он неплохо — примерно так же как и все. Я старательно строила ему глазки, и, он, кажется, пару раз на меня в ответ посмотрел, но ручаться в этом не могу — по причине его вышеупомянутой близорукости.

— Теперь наш черёд! — подтолкнула меня Каренза.

Это было моё первое выступление на людях. Я смущалась, терялась, но бежать мне было некуда. Каренза уселась за рояль, провела пальцами по клавишам — и мне показалось, что играет она куда лучше, чем я могу спеть. Я открыла рот, и дрожащим голосом завела:


Улыбаюсь, а сердце плачет
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит — я желаю тебе добра.

Текст этой песенки казался мне глупым и раньше, сейчас же я буквально страдала от каждой строчки, и каждую строчку ругала себя за лень. Почему я не выучила что-то хоть сколько-нибудь пристойное? Зачем взялась петь всем известный шлягер? И зрители мои, судя по всему, были со мной согласны. На лицах ближайших мне дам и кавалеров застыла терпеливая скука, на задних рядах кто-то зевал. Все терпели. Но их — и моим — мукам, все же, пришёл конец. Песня завершилась. Все принялись хлопать. И, обведя зрителей взглядом я поняла, что Жедео Уктабии в зрительном зале нет.

— Ладно, может, это даже к лучшему, — сказала мне Каренза, — хорошо, что Уктабия тебя не слышал. Ты пела ужасно.

Потом был ужин, на котором я сидела между каким-то седовласым господином, и равнодушным молодым человеком, небрежно ронявшем мне дежурные вежливости. За этим надменным щеголем сидела Каренза, а за ней — Жедео Уктабия. Так что я не могла бы с ним поговорить, даже если бы очень захотела. Но после ужина был кофе, проходивший в более расслабленной обстановке у камина, и тут Каренза нашла таки способ, свести меня с моим потенциальным женихом. Подплыв к нему, вроде бы для того, чтобы продолжить начатый за столом разговор, она проболтала минуты две, а потом сказала:

— Мне не здоровится, я, пожалуй, отправлюсь домой. Но ты, Алесия, останься.