Альфа и Омега - страница 5
Хрипота ее голоса, подсказала ему, что у нее горло было сухим. Он ее напугал. Он уже много лет был палачом своего отца, поэтому привык к этому, хотя сам никогда не наслаждался своим влиянием на других представителей их вида.
Он прижался к двери, чтобы дать ей немного больше пространства и смотрел на огни города, так она будет чувствовать, что может, не рискуя, глядеть на него, если захочет. И все еще молчал, надеясь, что она к нему привыкнет, но теперь понял, что, скорее всего, так ей наоборот только хуже.
— Не волнуйся, — сказал он ей. — Я не привередливый. Независимо от того какая у тебя квартира, она, несомненно, более цивилизованна чем индийское иглу, в котором я рос.
— Индийское иглу?
— Я не на много старше, чем выгляжу, — сказал он, слегка улыбнувшись. — Двести лет назад индийское иглу была довольно причудливым жильем в Монтане.
Как и большинству старых волков, ему не нравилось говорить о прошлом, но он не нашел лучшей темы.
— Я и забыла, что вы можете быть намного старше, чем выглядите, — извинилась она. Потом выдавила из себя улыбку, и ему показалось, что уровень ее страха заметно снизился. — В здешней стае нет таких старых волков.
— Есть несколько. — Не согласился с ней он, не забыв подметить, что Анна сказала "здешняя стая", а не "моя стая". Лео было около семидесяти или восьмидесяти лет, а его жена была намного старше его: достаточно старой, чтобы по достоинству оценить силу омеги вместо того, чтобы доводить ее до состояния перепуганного ребенка, который съеживается всякий раз, когда на него слишком долго смотрят. — Может быть трудно определить, какого возраста волк. Большинство из нас не говорят об этом. Трудно приспособиться, постоянно болтая о былых временах.
Она не ответила, и он стал подыскивать новую тему для разговора. А разговоры не были его сильной стороной; это он оставил отцу и брату: у обоих были длинные языки.
— Из какого ты племени? — Спросила она, прежде чем Чарльз успел что-нибудь придумать. — Я знаю не много племен Монтаны.
— Моей матерью была Салиш, — сказал он. — Из племени Плосколобых.
Она бросила беглый взгляд на его совершенно нормальный лоб.
Ах — подумал он с облегчением — он мог ей рассказать хорошую историю.
— Ты знаешь, как Плосколобые получили такое прозвище?
Она покачала головой. Лицо Анны было таким мрачным, что ему захотелось чем-нибудь ее поддразнить. Но она еще не достаточно хорошо его знала для шуточек, так что он сказал ей правду.
— Многие индийские племена в колумбийским бассейне, сглаживали лбы своих младенцев, а Плосколобые были среди тех немногих, кто этого не делал.
— Так почему же это их называли Плосколицыми? — спросила она.
— Потому что другие племена не пытались изменить лбы, а наоборот придать себе пик наверху головы. Так как Плосколицые этого не делали, другие племена прозвали нас 'плоскими головами.' И комплементом это было.
Аромат ее страха исчез, когда она слушала его историю.
— Как сама видишь, мы были уродливыми, варварскими кузенами. — Засмеялся он. — Как ни странно, белые неправильно поняли имя. Нас еще долго позорили этим. Белые, как и наши кузены, считали нас варварами.
— Ты сказал, что твоей матерью была Салиш, — сказала она. — Маррок коренной американец?
Он покачал головой.
— Мой отец — валлиец. Он приходил охотиться на меха пушных зверей и остался, потому что влюбился в аромат сосен и снега.
С этого-то все и началось. Чарльз улыбнулся снова, на сей раз настоящей улыбкой, и почувствовал, что она еще больше расслабилась, а его лицо даже не болело. Надо бы позвонить брату, Самуэлю, и сказать ему, что он наконец-то узнал: его лицо не расколется, если он улыбнется. И все, что для этого подвига потребовалось, так это один омега.
Она свернула в переулок и заехала на небольшую автостоянку позади одного из вездесущих четырехэтажных кирпичных жилых домов, которые заполнили более старый пригород этой части города.
— В каком мы городе? — Спросил он.
— Оак Парке, — сказала она. — Дом Франка Ллойда Райта, Эдгара Райса Берроуза, и Скорчи.
— Скорчи?
Она кивнула и выпрыгнула из автомобиля.
— Сейчас я работаю в лучшем итальянском ресторане.