Алина, или Частная хроника 1836 года - страница 6
Во время мазурки я, между прочим, сказала, что все мужчины вульгарны: они презирают женщин, любя в них лишь внешнюю красоту. Он возразил, заметив то же о женщинах.
— Но вот вам пример, он рядом, — заметила я. — Угадайте, о ком я. Муж — жуткий урод и немолод, жена молода, красива, хоть и глупа. И любит его, верна ему! Даже странно…
Барон рассмеялся:
— Я знаю, о ком вы говорите, княжна. Но кто вам сказал, что жена верна?
— В этом нет никаких сомнений, — если вы угадали, конечно…
Тут мазурка кончилась. Барон подвел меня к маман. Странно, почему он мне не ответил?.. А впрочем, у страха глаза велики: он знает толк в жизни, но он человек здравого смысла. Влюбиться в женщину там, где нет никакой надежды кроме, быть может, минутной связи, и существует прямая опасность, — зачем? Неужели он просто тщеславен?».
Прочтя это, Алина задумалась. Барон тщеславен? К чему? Он ведь итак красив, мил, — всегда, кажется, весел. Человек, мало заметный в обществе, нередко жаждет признанья. Но зачем стремиться к тому, что уже имеешь?..
С этих пор характер д'Антеса занял мысли Алины больше даже, чем его судьба и внешность. Впрочем, и внешность барона смущала ее. Смущала, — не восхищала. Алина и представить себе боялась, что способна пробудить чувство столь блестящего молодого человека.
Она стала лукавить с собой. Алина твердила, что д'Антес — повеса, а он вел себя осмотрительно и прилично. Она замечала другим, что д'Антес неумен, — а он блистал метким своим остроумием. Она находила его недобрым, — а он шутил добродушно, хоть свысока. Он был свободен, естествен, прост, — он не хотел, не умел притворяться! Он… Короче, Алина страдала.
Она осторожно расспрашивала Мэри о тайном своем тиране. Ах, та вполне доверилась ей, — и это тоже глубоко задевало Алину. Итак, в ней даже не помышляли соперницу! Иногда в глазах Алины стала мелькать колкая, раздражительная ирония. Мэри удивлялась, настораживалась с минуту. Но так увлечена была своим чувством, что доверилась Алине вполне.
«…И вот теперь решено: посол де Геккерн подаст прошение своему королю об усыновлении барона д'Антеса! В этом скрыт, конечно, курьез: родной папенька Жоржа жив и здоров. Однако Жорж уверен, что старики сговорятся. И тогда мало кому известный провинциальный дворянчик д'Антес станет членом одной из самых блестящих фамилий Нидерландского королевства. Воистину, достойное Жоржа имя!
Правда, я виду не показала, что рада, и весь вечер смеялась над несчастным, у которого два отца.
— Один меня лишь родил, другой — сделает человеком! — возразил Жорж не без пафоса. Эти французы бывают уморительно красноречивы, ты не находишь?..
Впрочем, разве д'Антес не прав? Господин посол и впрямь делает для него слишком много! Это и умилительно. Барон де Геккерн сказал мне как-то, что прожил жизнь лишь затем, чтобы встретить Жоржа. Ах, как сияют его глаза, когда он смотрит на своего — без пяти минут — сына!..
Право, трогает это.
А кстати, ты знаешь, д'Антес угадал, о ком говорила я на бале у Всеволожских. Вчера, на рауте у Воронцовых-Дашковых (молодая графиня мила, но как-то порывиста слишком), — так вот, Жорж указал мне глазами на ту пару. У него было при этом такое нежное, такое счастливое, такое милое лицо! Неужели он так радовался, что проник в мои мысли?
Ну а ты, — ты сама догадалась, на кого указал мне Жорж?
Да, и чтобы не забыть самое главное: боа, кажется, выходят из моды, а зимой они будут просто смешны. Ты все бьешься над своим бальным платьем, — так помни же это!
Целую, Мэри».
«Она зовет его Жоржем! Не стесняясь, по имени его называет! Дал ли он ей особые основания для того? Ах, вряд ли, иначе она б написала.
Зачем я так мучаюсь? К чему? Нечего и надеяться, — глупо, глупо! Остается наблюдать ее счастье. Месяцев через шесть они поженятся, — и я буду поздравлять их! Бедный тот урод, муж прекрасной жены, — как я его понимаю! Он должен от ревности страдать непрестанно. Впрочем, поводов для ревности нет у него: супруга ему верна. Так пишет Мэри.
А мое положение еще ужасней: я даже не смею заявить мое право на чувство! Я безгласая по судьбе…»