Алия 70-х... - страница 9

Уже в 1970 г. я решил, что рано или поздно уеду в Израиль. Я снова стал искать еврейскую среду, начал ходить в Московскую синагогу и попросил вызов в Израиль. Вызов пришел, и я думал, что вот-вот смогу уехать. Но тут вмешались различные обстоятельства, и мой отъезд все откладывался и откладывался. Вначале я настаивал на том, чтобы отец отпустил меня одного. Он же, человек очень осторожный, прошедший большую войну и большую жизнь, не соглашался, чтобы я оставил институт перед окончанием. А через неделю после защиты диплома у мамы случился инфаркт. Оставить ее в таком состоянии было просто невозможно. Так вызов и пролежал в ящике два года. Для меня эти годы были смутными и неопределенными. Я часто ходил на проводы, где собирались толпы евреев. Никогда не забуду эти вечера с песнями, с разговорами, с уединением в уголках, с чтением писем из Израиля. Но я чувствовал себя там довольно неуютно, поскольку мои шансы на выезд были в то время незначительны. В начале 1973 года у матери случился второй инфаркт. Состояние ее долгие месяцы не улучшалось. Она была в больнице. О выезде нельзя было даже думать. И тут я получил повестку в армию. В военкомате у меня потребовали характеристику с работы для оформления секретности. Это означало прослужить несколько лет в секретных частях. Отца очень беспокоила такая перспектива. Мы тогда уже все думали о выезде в Израиль и моя служба в армии могла стать камнем преткновения для всей семьи. Решение было принято моментально, и вместо характеристики для оформления секретности я попросил на работе характеристику для выезда в Израиль. Так, в августе 1973 г. я подал документы в ОВИР. С работы меня не уволили, но послали в колхоз «на картошку». В Судный день я приехал в Киев и, как у меня было заведено несколько лет, постился и пошел в синагогу. Во второй половине дня появились тревожные слухи, а часа в четыре мы уже знали, что в Израиле началась война. Все разъехались по домам слушать сообщения по радио. Но никто толком не знал как развиваются события. Я вернулся в колхоз и совсем был отрезан от новостей. Мы работали под Киевом, рядом с аэродромом, с которого каждые полчаса поднимались тяжелые самолеты и направлялись в сторону Ближнего Востока. Я знал, что они не способствуют победе Израиля, и я чувствовал себя дезертиром оттого, что вынужден был перебирать картошку и ничего не мог поделать с этими громадинами, начиненными смертью. Через месяц меня вызвали в ОВИР и дали разрешение на выезд. Так в ноябре 1973 года я прилетел в Израиль.

Чего я ждал от Израиля? Прежде всего личного освобождения. Я хотел найти условия, в которых смогу проявить себя без всяких уродств и искажений, понять чего я стою. Я был 23-летним молодым инженером. В России я практически не успел поработать и не знал, чего стоят мои знания. Я всегда ощущал себя частью машины, которая за меня все заранее определила и решила. Я сам хотел решать за себя. Я тогда не думал, что процесс, в котором я участвую, это освобождение народа, национальное движение в самом чистом проявлении. Я просто чувствовал личную потребность быть свободным, работать, учиться и жить без оглядки на то, что я — еврей со всеми вытекающими отсюда последствиями в любой другой стране кроме Израиля.

Но, честно говоря, в момент, когда самолет опустился в Лоде, я обо всем этом не думал. Я еще не успел оправиться от расставания с родными, прощания с больной матерью. Состояние сложное и сумбурное. Выхожу из самолета — землю не целую, на израильтян в Лоде не бросаюсь. Направляют меня в кибуц на юг страны, недалеко от Газы. Что такое кибуц я толком не знал, а так как мне было все равно где учить иврит, я согласился. Ехать было приятно, ласково светило ноябрьское солнышко, но далеко неласково меня приняли в кибуце. Нас встретила руководитель ульпана и тут же предупредила, что уровень занятий в ульпане довольно низкий, так как нет никого с высшим образованием; что вряд ли меня это устроит и что, если я хочу, я могу остаться, но она настоятельно рекомендует просить другое место.

Почувствовав такой холодный прием, я решил уехать обратно. К тому же я увидел издалека, как молодые ребята работают на поле. Особого рвения к сельскому хозяйству я не почувствовал и без особого разочарования вернулся в Лод. Оттуда меня послали переночевать в гостиницу в Тель-Авиве. В гостинице я оставил вещи и впервые самостоятельно прошелся по улицам города. Место, надо сказать, было достаточно грязное — старый центр, но улицы были полны евреев. Все понимали английский, я понимал идиш. Я начал осматриваться и говорить с людьми. Пытался даже найти какой-то адрес, но 10 человек указали 10 различных направлений. И я побоялся куда-либо отъехать от гостиницы, так как сомневался, что смогу найти ее во второй раз. А назавтра в Лоде я получил направление в Кирьят-Шмона — пограничный городок на севере в долине Хула. Меня усадили в большой белый мерседес и отправили на север. Так в первые два дня я проехал почти всю страну от Газы до Ливанской границы. По дороге в кибуц я пересек Негев — собственно пустыню, очень озелененную, но пустыню, что соответствовало моим представлениям об Израиле. А по дороге на север — зеленые горы, цитрусовые плантации, хвойные леса. Мы проехали древний красивый Цфат и приехали в Кирьят-Шмона. Здесь я начал делать свои первые шаги в иврите.