Алкоспонсоры - страница 2

Дело в том, что для их нового тройственного союза было заключено некое соглашение или договор. Одно из условий этого договора гласит, что все любовники Кловер, как прошлые, так и настоящие (кроме, конечно, Джосайи), объявляются шутами или, так сказать, "законными объектами для шуток". Кстати, заявленное число её любовников зачем-то очень завышено. Подобное искажение реальной ситуации, конечно, беспокоит Кловер, хотя ей импонирует сплочённость их триумвирата – все они видятся друг с другом почти каждый день, а с Джосайей она часами общается по телефону. Эта дружба почти заменяет ей отсутствие серьёзных любовных отношений. Кловер слабо приспособлена к одиночеству, так что в данный момент она соглашается даже на эту затею: выставлять своих любовников какими-то шутами гороховыми, а, следовательно, себя признать гораздо менее разборчивой в их выборе, чем на самом деле.

Надо сказать, что описание явно интимных подробностей среди них не принято – все они слишком брезгливы для этого, в особенности Джосайа, задающий здесь тон. И все же Кловер, несдержавшись, проболталась им, что Николас, журналист, с которым она пришла на прошлую тусовку и который будучи женатым ушёл пораньше, – так вот, этот Николас бреет себе грудь. И вот сейчас, с утомленным видом, как это бывает в конце тусовки, они потешаются над Николасом.

– Подумайте, насколько больше времени в сравнении с обычными людьми ему требуется, чтобы нарядиться, – вдруг говорит Хоуп, известная своей практичностью.

В ответ на это Джосайа и Кловер, переглянувшись, разражаются чуть ли не истерическим хохотом. У Кловер смех глубокий, сексуальный. Смех же Джосайи практически беззвучен, хотя от него трясёт всё его тело, а лицо в конвульсиях. Хоуп наблюдает за ними внимательно и думает: Боже мой, это все равно что наблюдать за ними во время секса, даже еще более интимное зрелище, право. Их смех неповторим.

– Да уж, – говорит Джосайа своим сдержанным, всё-ещё- преподавательским тоном. – В случае бедняги Николаса процедура "побриться и принять душ" приобретает совсем иной смысл.

Кловер снова смеётся, но затем говорит, – О господи, я так устала. Видать, старею.

– Как и все мы, – отвечает Джосайа. – Кроме Хоуп, конечно. Она всегда выглядит лет на десять, моя малютка-жёнушка. Не сегодня-завтра, глядишь, меня ещё привлекут за совращение несовершеннолетних.

Хоуп хихикает, зная, чего он от неё ждёт, а сама себя спрашивает: Что это было, комплимент? А на самом деле нравится ли ему такая малогабаритная жена или ему хочется вернуть себе эту дородную смуглую Кловер? Все, что он сказал ей, описывая Кловер ещё до того, как она сама с ней встретились, звучало так: – Вы с ней, конечно, не очень-то похожи. Так что никто не сможет упрекнуть меня в приверженности какому-то одному типажу, – сопроводив это двусмысленным смешком.

Тут Кловер в своем свободном тёмном платье из травчатого шёлка встает на ноги, после чего Хоуп с мужем делают то же самое. Все трое желают друг другу доброй ночи, причём без всяких тактильных жестов, ибо поцелуй или даже рукопожатие может быть совсем неверно воспринят.

Кловер уходит домой в одиночестве.

***

Поскольку Кловер и Джосайа сильно пили в то время, когда они были вместе, а он тогда был пьющим и преподавал философию в Беркли, то ей сейчас очень сложно было вспомнить, каким он был и как ей было с ним тогда. Всё, что она помнит, это одна сплошная пьянка (со смутными промежутками любви и сна) на фоне декорации с видом горной цепи Беркли-Хиллз на стенах ресторанов и баров Сан-Франциско.

Хоуп же почти все, что было между Кловер и Джосайей хорошо известно, ну а то, что он утаил, легко восполнит её живое воображение. Пытаясь уснуть после тусовки в их огромной кровати, где ей так прохладно и одиноко (муж-то примостился на другой стороне), Хоуп представляет себе такую картину: Джосайа и Кловер полулежат в тесной теплой односпальной кровати среди кучи сбитых простыней, попивают шампанское Калифорния и хохочут как ненормальные. Кловер, темноволосая и молодая, ещё более красивая, чем сейчас, а Джосайа без бороды, черные волосы едва тронула седина, лицо румяное (не землистое как сейчас) от горячительного, любви и длительного смеха. Затем она представляет себе их на стареньком пароме, плывущему в Окленд. Они стоят на самом носу и солёный ветер треплет их волосы. Они прикладываются к пол-литровой бутылке бурбона и кормят чаек орешками, пропитанными алкоголем – спаивают чаек и при этом хохочут, хохочут, хохочут! Сейчас-то он вообще не пьёт и, благодаря её, Хоуп, деньгам, ему не нужно работать. Да лучше б он пил как раньше!