Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра - страница 31

Было странно видеть Ошо в самолете, да еще летящим не куда-нибудь, а в Америку. Из всех возможных мест он выбрал именно эту страну. Я испытывала смешанные чувства. Было очень интересно, что ожидает нас впереди, и в то же время грустно расставаться с друзьями и с моей любимой Индией. Два брата, которые учили нас в Пуне карате, оказались фотографами. Они бегали с одного этажа на другой, сообщая нам невероятные новости относительно того, что происходило наверху: например, что Ошо пьет шампанское. По крайней мере, держит в руке бокал.

Шила тоже была с нами – она должна была стать секретарем Ошо во время его пребывания в Америке. Оскорбив одного из стюардов, она переключилась на стюардессу. В считанные минуты вся команда, обслуживающая салон второго класса, превратилась в наших врагов. Шила попыталась объяснить, что не хотела никого оскорбить, назвав стюарда евреем, что она замужем за евреем, да и сама тоже еврейка… но поздно. Ее грубое обращение сделало свое дело. Меня поведение Шилы не удивило. Она была неграненым алмазом. Зная Ошо и то, как он взаимодействует с людьми, я понимала, что он видит самую суть человека и не обращает внимания на его личность. Он видит наш потенциал, нашего внутреннего будду, и верит в наши высшие способности. Я часто слышала, как он говорил: «Я доверяю своей любви. Я верю, что моя любовь способна вас преобразить».

В аэропорту Нью-Йорка нас встречала Сушила. За характер и внешность ее прозвали «матерью всея земли». Сушила была прямолинейной и, в общем, довольно крепким орешком. Я встречала ее только в аэропортах. На этот раз у меня возникло впечатление, что она была начальником отделов таможни и багажа. Казалось, что все носильщики работают исключительно на нее, а когда мы заполняли таможенные декларации, она была буквально везде. Я очень волновалась, пока мы с Ошо пробирались сквозь хаос аэропорта и пытались защитить его от запахов, которые могли вызвать у него приступ астмы. В Пуне он задыхался от слабейшего аромата чьих-нибудь духов или от запаха новых штор. Физически он был очень хрупок, особенно сейчас, когда его мучили страшнейшие боли в спине. Что бы мы делали, если бы администрация аэропорта нас задержала? Однако все наши переживания никак не отражались на самом Ошо. Он спокойно шел по залу, совершенно не глядя по сторонам. Я подумала, что он настолько удовлетворен самим собой, что все происходящее вокруг его не задевает.

И вот мы, наконец, выбрались из аэропорта и оказались в Нью-Йорке! Я не верила своим глазам!

Путь до Нью-Джерси стал для меня настоящим потрясением. На улицах не было ни души, не было даже бродячих собак, одни дома да машины, и никаких признаков жизни на много миль вокруг. Небо было неподвижно серым: ни облаков, ни солнца. Эта местность была абсолютной противоположностью Индии, где посреди перенаселения и бедноты пульсировала красочная и сочная жизнь. Я смотрела на пустынные улицы Нью-Джерси, и в какое-то мгновение меня охватила паника. Я вдруг подумала, что случился атомный взрыв и все умерли.

По извилистой дороге мы ехали и ехали вверх по склону через сосновый лес и, наконец, добрались до замка. На вершине небольшого холма, вокруг которого раскинулись луга и леса, мы остановились. Замок состоял из башни с балюстрадой с круглыми свинцовыми окнами и витражами. Дальше дорога вела к монастырю. Он стоял прямо перед воротами замка, а в лесу можно было встретить монахов в белых церковных одеждах. Все это напоминало мне сказку братьев Гримм, ожившую посреди пригорода Нью-Джерси.

Уставшая и потрясенная, я села на поляне в окружении примерно тридцати саньясинов. Ожидая прибытия Ошо, мы вскоре повалились в кучу и уснули. Вдруг кто-то крикнул, что он едет. Подняв сонные тела, мы сложили руки в намасте. Все казалось необычным и новым. Мне с трудом верилось в то, что я летела с Ошо на самолете, что сидела на поляне, ожидая его приезда, и видела его, можно сказать, впервые.

В Пуне в течение многих лет он носил белые прямые робы. Обычно я по несколько часов наглаживала острые как нож складки на рукавах, поскольку это была единственная деталь украшения на его одежде. Теперь же он предстал перед нами в вязаном жакете, надетом поверх робы с черно-белой окантовкой, и в черной вязаной шапочке. Он был так счастлив нас видеть, его глаза сияли, он улыбался. Он сложил руки в намасте, желая нас поприветствовать, а потом сел рядом с нами и закрыл глаза… Это было для нас своего рода напоминанием: все равно, где я нахожусь – в Индии или в Америке, – закрывая глаза, я всегда оказываюсь в одном и том же месте. Я погружаюсь в тишину моих медитаций в ашраме, в Индии. Эта тишина внутри меня. Когда мой ум молчит, то для меня нет стран, весь мир исчезает.