Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра - страница 41

В июле 1982 года мы проводили первое международное празднование. К нам приехало больше десяти тысяч человек со всего мира. Впервые со времен нашего отъезда из Индии все собрались вместе. Мы построили огромный временный Будда-холл, и во время медитаций уровень энергии был высоким необычайно. Ошо приходил и сидел с нами. В последний день фестиваля Ошо кивком головы пригласил Гьян выйти к нему на подиум и станцевать. Двадцать человек подумали, что он обращается к ним, и пошли вперед, а за ними последовали еще сотни людей, так что Ошо скрылся из виду. Я забеспокоилась, но потом поняла, что люди были просто переполнены энергией. Позже Ошо сказал, что присутствовавшие относились к нему так бережно и с таким уважением, что, когда он шел, они отступали назад, освобождая ему проход. Он сказал, что даже те, кто касался его, делали это с глубокой заботой. В то время все казалось таким совершенным. Наш оазис среди пустыни вот-вот должен был расцвести и стать примером того, что тысячи людей могут жить вместе, не отравляя себя разными гадостями, навязанными обществом, религией и политикой.

Фестиваль получился очень красивым. К тому же он выпал на лунное затмение. Уже лежа в постели и наблюдая за тем, как красная луна тонет в утреннем небе, я ощущала себя в раю.

Печальный факт человеческой жизни состоит в том, что если человек или группа людей отличаются от вас, то вы их боитесь. Я выросла в маленьком городке Корнуолла, в Англии, где чужаками считались даже жители соседней деревни. И было недостаточно просто родиться в этом городке, чтобы тебя принимали, как свою, нужно было, чтобы хотя бы кто-то из родителей вырос здесь же. Конечно, неудивительно, что местные жители так на нас реагировали, хотя их реакции были чрезмерными и жестокими. Крики местного священника: «Сатанисты, убирайтесь восвояси!», футболки с надписью: «Лучше умереть, чем носить красное» с изображением ружья, направленного в лицо Ошо, и бомба, взорванная в отеле Портленда, – все это было чересчур.

Но, однако, я не думала, что даже власти США будут действовать в отношении нас предвзято и безответственно.

Наша коммуна была успешным экологическим экспериментом. Мы приехали в заброшенную пустыню, приложили массу усилий и превратили это место в оазис. Мы построили плотину и направили воду на поля. Мы выращивали фрукты и овощи, стремясь перейти на полное самообеспечение. Община перерабатывала до семидесяти процентов отходов. Обычный американский город в лучшем случае способен утилизировать лишь от пяти до десяти процентов мусора, а многие города не занимаются этим вообще. Мы заботились о земле, на которой жили, и старались ничем ее не загрязнять. Система сточных вод была устроена таким образом, что после того, как воду закачивали в резервуар, она подвергалась биологической очистке и потом направлялась в трубу, проложенную по дну долины. Там она проходила через систему многочисленных фильтров и затем использовалась для орошения полей. Мы спасли почву от глубокой эрозии, посадив в долине десять тысяч деревьев. Многие деревья растут там до сих пор, десять лет спустя, на вновь опустевшей земле. Я слышала, что фруктовые деревья так обильно плодоносят, что ветви ломаются под тяжестью фруктов.

В 1984 году Ошо заметил:

«Они хотят уничтожить наш город и ссылаются на законы о землепользовании. При этом никто из этих идиотов так ни разу и не приехал сюда, чтобы убедиться, что мы действительно нарушаем закон. Неужели они могут создать тут нечто большее, чем мы? Пятьдесят лет здесь никого не было, и все были счастливы, словно именно так и нужно распоряжаться землей. И вот теперь мы начали обрабатывать этот участок. Мы хотим, чтобы наша община сама себя обеспечивала: мы выращиваем овощи и фрукты, сами готовим еду, шьем одежду. Мы всеми силами стараемся перейти на самообеспечение.

Здесь пустыня… Порой мне кажется, что это просто судьба таких, как я. Моисей скитался по пустыне, а теперь и я оказался среди камней и колючек и пытаюсь создать здесь оазис. Мы уже многое сделали. Посмотрите на мой дом, можно подумать, что это вовсе не Орегон, а Кашмир…