Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра - страница 57

Всю ночь и весь день мы провели в наших клетках, а потом нас отвезли в суд, где должно было быть принято решение о размере залога. Нам сказали, это обычная процедура, которая займет всего двадцать минут.

Чтобы отвезти нас в здание суда, на руки нам надели наручники, а на ноги – кандалы, все это соединялось на поясе.

Двое мужчин вошли в камеру Ошо, я наблюдала за ними через решетку. Они вели себя очень грубо. Один из них ударил Ошо ногой и рывком повернул лицом к стене. Ударом он расставил ноги Ошо, а потом, вновь толкнув, повернул Ошо обратно. Это зрелище было таким же ужасным, как если бы они издевались над маленьким ребенком. Ошо не оказал ни малейшего сопротивления. Жестоко обращаться с Ошо – это все равно что проявлять насилие над цветком, хрупкость и мягкость которого вызывают благоговение.

Я видела парня, который издевался над Ошо. Я до сих пор помню его лицо. Тогда я была в ярости и при этом не могла ничего сделать. От собственного бессилия каждый раз, когда я видела этого мужчину, я смотрела на его голову и очень хотела, чтобы она взорвалась.

Вопрос залога оказался ложью с самого начала. Я заметила, что судья, женщина по имени Барбара Де Лэйни, одетая по-домашнему, ни разу не взглянула на Ошо. В какой-то момент этого «заседания» наш адвокат Билл Дейл сказал: «Ваша честь, очевидно, что вы уже приняли решение. Так давайте разойдемся по домам». Ошо обвинили в незаконном совершении полета в воздушном пространстве Соединенных Штатов. Было сказано, что он знал об аресте за нарушение эмиграционных прав и пытался оказать сопротивление. Нас же обвинили в пособничестве незаконному передвижению и сокрытию преступника.

Нам стало дурно при одной мысли о том, что, если Ошо проведет в тюрьме еще одну ночь, он может тяжело заболеть. В течение многих лет из-за диабета он соблюдал строжайшую диету и по часам принимал лекарства. Его жизнь была подчинена строгому распорядку, который никогда не нарушался. Если Ошо не будет есть определенную пищу в назначенное время, ему будет очень плохо. Кроме того, он был астматиком и аллергиком. Он реагировал на любые сильные запахи. У него мог развиться приступ от тончайшего аромата чьих-то духов или если в зале для дискурсов повесили новые шторы. К тому же его по-прежнему мучили боли в спине – у Ошо было выпадение межпозвоночного диска, которое так и не удалось вылечить. Мы попросили, чтобы Ошо перевели в больницу.

– Ваша честь, – начал Ошо, – я хочу попросить вас об очень простой вещи… – Но судья его перебила и высокомерно велела обращаться к ней через защитника.

Ошо продолжил:

– Ваша честь, мне было очень больно спать на стальной койке. Я постоянно просил охранников что-нибудь сделать, но они не принесли мне даже подушки.

– Не думаю, что у них есть подушки, – отозвалась судья Де Лэйни.

– Спать на стальной кровати – я не могу на ней спать. Я не могу есть то, что мне дают.

Мы попросили, чтобы Ошо разрешили хотя бы оставить свою одежду, потому что от тюремной у него могла развиться аллергия.

– Нет, – последовал ответ. – Мы не можем этого допустить в целях безопасности.

Слушание было перенесено на завтра, а нас должны были отвезти в Мекленбергскую окружную тюрьму. По крайней мере, мы были избавлены от этих военных клеток. Как-то в один из последних дней своей жизни Ошо сказал лечащему врачу:

– Все это началось в военной тюрьме.

Нас отвезли в тюрьму округа Мекленберг и вновь заковали в цепи. Кандалы так больно сжали мне икры, что было трудно ходить. Ошо же все равно ходил элегантно, даже с железяками на ногах, а заметив, что мы с Вивек связаны вместе, он рассмеялся!

Когда заключенный прибывает или покидает тюрьму, ему приходится ждать в камере без окон примерно двух с половиной метров в длину, в которой есть место только для одиночной стальной койки. А если сесть, то пространство между коленями и стеной будет примерно сантиметров пятнадцать. Мы с Вивек сидели рядом, задыхаясь от запаха мочи. Стены были измазаны кровью и калом, а тяжелая дверь покрыта выбоинами, очевидно, оставленными прошлыми обитателями, которые сошли с ума и в истерике бились о стены. Мы в ужасе переглянулись, когда услышали разговор двух мужчин по другую сторону двери. По-южному протяжно выговаривая слова, они говорили о нас, о четырех женщинах, которые были вместе с Ошо, и о том, что они хотели бы с нами сделать. Они обсуждали, как мы выглядим, говорили, что у одной из нас сейчас месячные (откуда они это знали?). Так мы провели два часа, со страхом готовясь к изнасилованию и оскорблениям и не зная, будет ли эта отвратительная камера нашим постоянным местом или нет. Но больше всего лишало сил сознание того, что с Ошо обращаются точно так же, а мы никак не можем ему помочь.