Алое и зеленое - страница 29

Деликатность в вопросе денег наложила печать тайны и на другие их отношения. Никто не знал, что они подружились и так часто видятся; и Кристофер, специально для некоторых своих родственников, поддерживал версию, будто находит Милли «докучной». Делал он это отчасти из врожденной скрытности, отчасти все из-за тех же денег, отчасти в угоду Милли. Милли не желала гласности, и он, не обольщаясь, с этим смирился. Женщина, которая пользуется успехом и к тому же добра, естественно, хочет держать каждую свою дружбу в отдельной коробочке. Каждому из поклонников Милли казалось, что он удостоен ее нераздельным вниманием и всей полнотою ее чувств. Кристофер утешался тем, что с ним она больше откровенничает. Он хотя бы знал о существовании других и был более или менее уверен, что, во всяком случае сейчас, эти «отношения» Милли остаются на уровне безобидного флирта, хотя для иных и кончаются разбитым сердцем.

Впрочем, была у Кристофера и еще одна, более серьезная причина для скрытности — Франсис. Франсис не любила Милли — может быть, потому, что, как ни привык отец с самого начала таить от нее свое увлечение, она все же почуяла что-то и ревновала, а может быть, дело было в очень уж явном несходстве характеров. «Не люблю, когда меня обхаживают», — сухо сказала она однажды после каких-то излияний Милли. А Милли, которую присутствие Франсис, строгого критика, всегда выбивало из колеи, и правда несколько раз, пылко, но безуспешно пыталась завоевать ее расположение. Кристофер всем сердцем любил дочь, хотя всегда, даже когда она была ребенком, обращался с ней суховато-иронически, как и со всеми. В этом смысле они с Франсис, рано оставшись вдвоем после смерти Хэзер, отлично понимали друг друга и обходились без проявлений взаимной любви, которая связывала их такими спокойными узами, что не всякий о ней и догадывался.

До того как у Кристофера созрела мысль, что он может сделать Милли предложение, враждебности Франсис особенно его не смущала. Это была только лишняя причина скрываться. Но когда на горизонте возникла возможность брака, вопрос, как отнесется к этому Франсис, стал для него источником грызущей тревоги. Антипатия, которую Франсис питала к Милли, уже сама по себе была серьезной помехой, но вдобавок он опасался, что известие о женитьбе отца на «этой женщине» может вызвать у Франсис необычайно бурную реакцию. Кристофер чувствовал, что в известном смысле, в данном случае немаловажном, он не очень-то хорошо знает свою дочь. До сих порчих отношения были как бы слишком четко налажены. Проводя так много времени вдвоем, они давно выработали взрослую привычку объясняться недомолвками, и чувства их, именно потому, что были в полной гармонии, не требовали слов. Но Кристофер угадывал в дочери упорство, еще не нашедшее применения, и несокрушимую силу воли.

Вопрос о женитьбе, некоторое время маячивший на горизонте, сейчас сам собой внезапно выдвинулся на первый план в связи с почти полным разорением Милли. Никто об ее разорении еще не знал. На Верхней Маунт-стрит горничные в белых наколках по-прежнему семенили по комнатам, а под окнами в Ратблейне гунтеры по-прежнему щипали зеленую травку. Шофер по-прежнему начищал медные части «панхарда». Но все это скоро должно было исчезнуть как сон, растаять в воздухе, как дворец Аладдина, если только…

Оказавшись перед этим великим соблазном, Кристофер не стал ему противиться, не дал себе даже труда осознать его как соблазн, до того вдруг уверовал в своих богов. Он спасет Милли, спасет, женившись на ней. Что он, в сущности, собирается купить Милли — это было ему совершенно ясно, но сейчас он не видел в этом ничего дурного. Кто любит — особенно взыскан судьбой, и вот сбывается то, на что он не смел и надеяться: для него проложили дорогу, перед ним распахнули дверь. Он, избранник судьбы, поддержит Милли в ее несчастье. В этом даже можно было усмотреть веление рока, причем, если взглянуть с другой стороны, как-то выходило, что, не женившись на Милли, он просто не в состоянии ее спасти.

Хотя мысль о единственно возможном выходе созревала несколько месяцев, пока Милли катилась к окончательному банкротству, Кристофер только в последний месяц стал выражать свое намерение в недвусмысленных словах. Случалось это, когда Милли в отчаянии восклицала: «Продам этот дом и Ратблейн, сниму комнату!» — а Кристофер говорил: «Глупости. Вы отлично знаете, что не решитесь на это. Вы выйдете за меня замуж, и все будет хорошо». Тогда Милли, громко смеясь, отвечала: «Похоже, что придется!» — и меняла тему разговора. И правда, она не могла на это решиться — что угодно, только не это, — а пока немножко оттягивала время.