Алое восстание - страница 10

Женщины – совсем другое дело. Несмотря на тяжкий труд и вынашивание детей, они все такие же красотки, живые и задорные. Блузка и юбка ниже колен всегда алые, хоть и разных оттенков, – это цвет нашей касты. А с лентами, бантами и кружевами из праздничных наборов для победителей они станут еще обворожительнее.

Костяной на ощупь круг со стрелой, знак алых, нормально смотрится на руках у меня, но не у Эо. Только глаза и волосы у нее наши, а в остальном она ничем не хуже золотых красоток, которых показывают по телевизору. Улыбаюсь, глядя, как она дает подзатыльник Лорану, который только что осушил залпом кружку мамашиного пойла, но моя улыбка тут же тает. За спиной Эо, над кружащимися юбками, топающими ногами и прихлопывающими ладонями танцоров маячат в холодной вышине очертания виселицы, на которой болтается одинокий скелет. Все давно привыкли и даже не смотрят в ту сторону, но для меня эта тень – вечное напоминание о печальной судьбе отца.

Хоть мы и роемся всю жизнь в земле, хоронить своих мертвецов нам самим не позволяют, таков закон Сообщества. Отец провисел два месяца, прежде чем его кости сняли и закопали в марсианской пыли. Мне тогда было всего шесть, но я пытался снять его с виселицы в первый же день. Дядька Нэрол остановил меня, и я долго злился на него за это, а позже возненавидел, но за другое. Мой дядька – слабак. Отец хотя бы умер за что-то, а он со своим пьянством растратил жизнь впустую. «Нэрол – лучший из моих братьев, – говорил отец, – самый способный и честный, хоть и дурной». Теперь он лишь последний из братьев.

Никто не мог ожидать, что моему отцу доведется сплясать в петле. Он был мирным человеком и все споры старался решать словами. Его оружием были мечты о свободе, об уважении к нашим обычаям, но в памяти людей остался только «бунт плясунов», который закончился виселицей. Девять человек разом корчились и сучили ногами, исполняя танец смерти. Отец умер последним.

Да и бунта особенного они не затевали, все было мирно: просили увеличить пайки, только и всего. Остановили проходческие агрегаты и исполнили запрещенный танец на площадке гравилифтов. Однако их замысел не сработал: наесться вдоволь можно, только выиграв лавры.

До полуночи остался час, дядька Нэрол устал, и присел со своей цитрой к нашему столу, пьяный в доску, и глядит волком. На меня даже не посмотрел, хотя перекинулся с Эо парой добрых слов. Все любят Эо.

Тут подходит моя теща, целует меня в макушку и говорит гордо, чтоб все слышали:

– Золотой ты наш мальчик, мы уже слышали! Выиграл для нас лавры! Весь в отца.

Дядьку совсем перекосило, заерзал, отвернулся. А я ему так, с ухмылкой:

– Что, дядя, не сидится? Газы?

Он так и взорвался:

– Ах ты, говнюк! – и кинулся на меня прямо через стол.

Ну, схватились мы, катаемся клубком по полу, мутузим друг друга кулаками. Нэрол здоровенный, тяжелее меня, но все равно в конце концов я оказался сверху и успел расквасить ему нос больной рукой, пока отец Эо и Киран нас не растащили. Нэрол плюнул в меня и уселся с кружкой на другом конце стола. Мать закатывает глаза, а Лоран хихикает потихоньку:

– Просто стыдно ему, что для лавров ни хрена не сделал.

– Трус хренов! Да ему поднеси их на блюдечке, руку побоится протянуть, – сплевываю я.

Тесть украдкой хлопает меня по спине и подмигивает. Эо тем временем сменила мне повязку, и я снова надел перчатку. Как ни странно, особой радости по поводу лавров у нее на лице не видно, только раз улыбнулась, вертя в руках край юбки, но и улыбка была какая-то кривая. Не понимаю, чего она так боится. Даже другие кланы радуются, от них то и дело подходят с поздравлениями. Уже все проходчики побывали у нас, за исключением Даго. Он так и сидит со своими, покуривая. Угощение у Гаммы не чета нашему, столы ломятся, закусок больше, чем выпивки.

– Погоди, урод, скоро перейдешь на паек, – злорадствует Лоран. – Небось в жизни не нюхал простой жратвы.

– То-то он такой худенький, – фыркает Киран, вызывая общий хохот.

Я подсовываю жене свой ломтик хлеба:

– Веселей, скоро запируем!

– Спасибо, я не хочу есть.

– Даже хлеба с корицей?