Альтернативная история России. От Михаила Ломоносова до Михаила Задорнова - страница 47

.[145] Титульным этносом данного государственного образования являлся народ именуемый в китайских источниках ту-цзюэ (ту-кюэ, ту-кю, ту-гю), который, из-за некоторого созвучия, ученые в настоящее время именуют тюркютами. Между тем еще Н.Я. Бичурин утверждал, что причисление тугю к тюркам ошибочно и зиждится лишь на некотором созвучии между словами тюрк и тугю, хотя и приписывал тугю халхамонгольское происхождение: «Дом Тугю, по-монгольски называется, как ниже увидим, Дулга (Тукюе). Ориенталисты западной Европы пренебрегли уверением китайской истории, а обратили внимание на созвучность тугю с тюрки, и приняли в основание, что монголы, известные под народным названием дулга, были тюрки; а как предки дулгаского Дома происходили из Дома хуннов, то и хунны были народ тюркского же племени».[146]

Как уже выше было упомянуто, хунны не были тюркоязычны и существует достаточно свидетельств в пользу их европеоидности, о чем я уже писал в книге «Арии Древней Руси» и сейчас я не стану повторяться. Что же касается принадлежности тугю к монголоидной расе, то эта принадлежность выглядит сомнительной. Следует, для примера, привести сообщение китайских летописцев о внешности тукюэского кагана Чулохэу: «Чулохэу имел длинный подбородок, сутулую спину, брови редкие, глаза светлые; был храбр и одарен соображением».[147] Светлые глаза кагана свидетельствуют в пользу его принадлежности к европеоидной расе, известно также, что цвет глаз состоит в ассоциации с определенным цветом волос, за исключением случаев дискордантной пигментации.

Есть еще показания китайских источников, которые нуждаются в объяснении: «Сымо был дальний родственник Хйелиев. Отец его назывался Дулу Ше.

Еще когда Кижинь бежал к Дому Суй, то поколения, оставшиеся по северную сторону Великой песчаной степи, поставили Сымо ханом; а по возвращении Кижиня в свои владения Сымо сложил с себя ханское достоинство. От природы был остр; искусно гадал. Шиби и Чуло – оба любили его. Но как он лицом походил на тюркистанца Ху, то подозревали, что он не из рода Ашины (выделено мной – К.П.)».[148]

Ашина это правящий род Тюркского каганата. По мнению С.Г. Кляшторного, следует «искать исходную форму имени Ашина не в тюркских языках, а в иранских и «тохарских» (выделено мной. – К.П.) диалектах Восточного Туркестана. В качестве одного из гипотетических прототипов имени можно выделить сакское asana – «достойный, благородный».[149]

Ни в коем случае не попадает под описание тюркского погребального обряда и описание погребального обряда тугю. «Потом в избранный день берут лошадь, на которой покойник ездил, и вещи, которые он употреблял, вместе с покойником сожигают: собирают пепел и зарывают в определенное время года в могилу. Умершего весною и летом хоронят, когда лист на деревьях и растениях начнет желтеть или опадать; умершего осенью или зимою хоронят, когда цветы начинают развертываться. В день похорон, так же как и в день кончины, родные предлагают жертву, скачут на лошадях и надрезывают лице. В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойника и описание сражений, в которых он находился в продолжение жизни».[150] Резали и царапали себе лица и руки так же и славяне (сакалиба), кроме того, скифы, гунны, чжурчжэни, бохайцы, уйгуры, согдийцы и белые дадани. Может быть и еще кто-нибудь, но о том мне неведомо. Славяне так же ставили домовину и собирали пепел в погребальные урны.

Собственно тюркский погребальный обряд достаточно явно отличался от обычаев арийских народов. Как отмечает видный номадист С.А. Плетнева: «…благодаря раскопкам кочевнических курганов мы знаем, что погребальный обряд тюркоязычных народов в общем необычайно однообразен (выделено мной. – К.П.), а это значит, что общие положения, которыми руководствовались кочевники при сооружении погребальных комплексов, были фактически идентичны».[151]

Ибн Фадлан описывал собственно тюркский (гузский) погребальный обычай следующим образом:

«А если умрет человек из их числа, то для него выроют большую яму в виде дома, возьмут его, наденут на него его куртку, его пояс, его лук… и положат в его руку деревянный кубок с набизом, оставят перед ним деревянный сосуд с набизом, принесут все, что он имеет, и положат с ним в этом доме… Потом поместят его в нем и дом над ним покроют настилом и накладут над ним нечто вроде купола из глины… Потом возьмут лошадей и в зависимости от их численности убьют из них сто голов, или двести голов, или одну голову и съедят их мясо, кроме головы, ног, кожи и хвоста. И, право же, они растягивают все это на деревянных сооружениях и говорят: «Это его лошади, на которых он поедет в рай». Если же он когда-либо убил человека и был храбр, то они вырубят изображения из дерева по числу тех, кого он убил, поместят их на его могиле и скажут: «Вот его отроки, которые будут служить ему в раю».