Аляска золотая - страница 13
В Преображенском мало что изменилось за прошедшие два с половиной года, только вот стены дворца сверкали на вечернем солнце свежей тёмно-жёлтой краской. Впрочем, толково рассмотреть окружающее было сложно, конструкция турецкой чадры этому совершенно не способствовала. Тем более что время было уже вечернее, до заката оставалось часа полтора. Да и головой вертеть во все стороны приличной турецкой женщине не полагалось…
Между тёмно-жёлтым дворцом и длинными прудами были возведены три деревянные, украшенные искусной резьбой беседки: одна очень длинная и широкая, в ней за обеденными столами запросто могло расположиться до тридцати-сорока знатных персон, и две маленькие – уже для серьёзных и приватных бесед.
Встречать полномочного турецкого посланника вышел сам Пётр (во время неофициальных мероприятий он всегда любил продемонстрировать иноземцам свою прогрессивную демократичность и полную чуждость к показной гордыне), под ручку с женой Екатериной. За их спинами маячили приветливо-серьёзные физиономии царевича Алексея, Гаврюшки Бровкина, Борис Шереметьева и Автонома Головина.
Из передовой кареты на старательно выкошенную преображенскую травку вылезли адмирал Бровкин и Медзоморт-паша, облачённые – по случаю царского, пусть и неофициального приёма – в соответствующие парадные одежды.
– Сидеть, молчать, ждать! – недобро покосившись в сторону Егора, зло прошипел (во второй карете) на ломанном английском языке пожилой евнух.
О чём разговаривали царственные хозяева и их высокий турецкий гость, было толком не разобрать, поэтому оставалось только одно – внимательно всматриваться в знакомые лица.
Пётр выглядел каким-то задумчивым и слегка заторможенным, сказав положенные по такому случаю дежурные фразы, он как-то сразу замкнулся, рассеянно посматривая по сторонам. Складывалось впечатление, что российский царь усиленно размышлял о чём-то своём, или же чего-то напряжённо ждал, например, свежих новостей…
Лицо Екатерины, напротив, было счастливо-беззаботным. Она всем своим обликом выражала полное довольство жизнью – во всех её проявлениях – и разговаривала с турецким посланником живо и вежливо, лучезарно улыбаясь и с любопытством посматривая в сторону второй кареты.
А вот царевич Алексей был собран и серьёзен, легко угадывалось, что ему не терпится продолжить с Медзоморт-пашой недавние серьёзные разговоры о делах наиважнейших – финансовых и торговых.
«Настоящий государственный деятель вырос из сопливого мальчишки!», – торжественно объявил впечатлительный внутренний голос, нечуждый элементарного тщеславия. – «Не пропали даром, братец, наши с тобой совместные усилия! Не пропали, ей-ей…».
Наконец, все высокородные особы проследовали в большую беседку, где наблюдались и другие знатные дамы и господа, приглашённые на это мероприятие: в предзакатных лучах солнца сверкали золотом генеральские и офицерские погоны, чарующе белели оголённые женские плечи. Вскоре оттуда раздались звуки вежливых аплодисментов, тоненько и загадочно зазвенели хрустальные бокалы, встречаясь в приветственных тостах.
«А в посуду высокородного Медзоморта, скорее всего, наливают обыкновенный фруктовый морс!» – насмешливо заявил зловредный внутренний голос. – «Что поделать, вера у него, бедняги, такая…».
Дверца кареты, где находился Егор, распахнулась, и седоусый царский дворецкий – важный до невозможности, наряженный в раззолоченную ливрею и слегка напоминающий новогоднюю праздничную ёлку – объявил на прекрасном английском языке, улыбаясь холодно и дежурно:
– А вам, дамы и…, э-э-э, господин, предложено пройти в малую беседку. Прошу вас, любезные мои, прошу!
За спиной ёлки-дворецкого маячили двое – неприметные такие из себя, но широкоплечие, старательно прячущие свои лица за полями широких тёмных шляп.
Минут через десять-двенадцать со стороны главных дворцовых ворот послышался громкий цокот конских копыт, противно заскрипели о мелкие камушки каретные колёса. Егор, предчувствуя недоброе, торопливо оглянулся.
Тёмно-коричневый, скромный кожаный возок, проехав вдоль прудов до арочного мостика между ними, остановился. Широкая дверца возка распахнулась, и на зелёную травку ловко спрыгнул высокий кавалер в немецкой одежде, с короткой дорожной шпагой на боку.