Алый талисман - страница 22

Бензозаправщики!.. Значит, где-то поблизости должна быть и колонна танков.

— Алексей, смотри в оба! Что заметишь — докладывай!

— Есть, докладывать, командир! — отозвался Рыжов.

Алимкин подбирает штурвал, чуть увеличивает газ. Но высоко подниматься нельзя, им нужно продержаться как можно дольше незамеченными. А что увидишь с бреющего полета?

Летчик набирает сто метров — не много и не мало. Внизу серебристой лентой промелькнула Ворскла. «Надо идти вдоль реки, — решил Иван. — По переправе можно определить, откуда и куда движется техника».

Теперь самолет летит вдоль Ворсклы метрах в двухстах от берега, на северо-восток в сторону Борисовки. По пути попались две малые переправы: видно, для пехоты и легкого транспорта. Но вот впереди слева, не долетая Борисовки, Иван замечает понтонный мост и сразу смекает, что к чему: не для повозок же он наведен… но и танков на нем нет. Впрочем, это понятно: немцы стали осторожнее, боятся налетов нашей авиации и перебрасывают резервы из пунктов сосредоточения только ночью. И вдруг видит въезжающие на понтоны бензоцистерны. Вот в чем дело! За переправой желтела хорошо накатанная дорога. Алимкин резко разворачивается влево, пересекает реку, идет вдоль дороги. Приглядывается к ней. Так и есть: на обочинах в местах объездов всюду хорошо видны отпечатки танковых гусениц! По самолету со стороны переправы, которая осталась теперь справа сзади, открыли огонь эрликоновские установки. Алимкина охватывает чувство боевого азарта:

— Алеха, тысяча чертей! Кажется, напали на верный след!

— Точно! На обочине дороги вижу отпечатки танковых траков. Да и БЗ неспроста туда топают.

— То-то!

Все было правильно: через пять минут лету дорога стала расширяться, распадаться на отдельные рукава, незаметно переходя в пологий, густо поросший лещинником широкий овраг — надежное укрытие. Там-то, в овраге, Иван и увидел их — более сотни замаскированных броневых машин. Он прошел вдоль оврага. Зенитки молчали: враг не хотел демаскировать себя огнем в надежде, что летчик ничего не заметит.

Далее овраг круто поворачивал влево. «Интересно, что там? А вдруг тоже танки? Еще немного — и домой! — думал Иван. — Линия фронта рядом…»

Но в этот момент, как выстрел, бьет в уши резкий голос стрелка:

— Командир, нас атакуют!

— Держись, Алеша!

Иван делает «змейку», осматривая заднюю полусферу. И точно — сзади шесть вражеских истребителей. Они уже рядом — всего пятьсот метров. Понял: так просто от них не отвязаться…

Алимкин взял курс на север, дал полный газ, отжал ручку управления, ближе прижимаясь к земле. И тут же почувствовал, как, дробно сотрясая корпус самолета, лихорадочно застучал пулемет Рыжова.

— Не спеши, Алексей! Бей короткими!

Первая пара «мессершмиттов», выходя из атаки, стремительно пронеслась справа, промелькнув черными в белых обводах крестами над самой кабиной. Иван приподнимает нос самолета и бьет из пушек им вдогонку. Но поздно: «мессеры» уже вошли в боевой разворот, готовясь к новой атаке. На фюзеляже одного из них красуется бубновый туз.

Вторая пара «худых» подходит почти вплотную к «илу» и бьет наверняка: высекая искры, фашистские снаряды рикошетят о бронекорпус и, видно, поражают винт. Мотор начинает трясти. Повреждены и рули: Иван пытается маневрировать, но самолет реагирует вяло. А тут еще умолк и пулемет стрелка.

— Алексей, почему не стреляешь? Алексей!

Но Рыжов молчит… А «мессершмитты» заходят, как по конвейеру: пара, еще пара, еще…

Иван чувствует, что его расстреливают в упор. Дробно и хлестко стучат по корпусу «ила» снаряды. Вот уже и кабина разбита, густо дымит мотор… Но есть еще оружие — рация. Задыхаясь от дыма, Алимкин нащупывает кнопку передатчика, вызывая станцию наведения:

— «Вега!» «Вега»! Я «Байкал-дзенадцатый»! Большее скопление танков противника в пятнадцати километрах западнее Борисовки!

— Я «Вега», тебя понял: пятнадцать километров западнее Борисовки, — ответил ему твердый голос с грузинским акцентом. И, почувствовав недоброе, с беспокойством спросил: — Двенадцатый, что у тебя, дорогой?

Алимкин хотел ответить, как положено: «Конец связи», потому что самолет, уже не слушаясь рулей, просаживался, падая на поле, но успел сказать только одно слово: «Конец…»