Амальгама - страница 20

Однажды в полночь зарябило зеркало, запульсировало, даже звук какой-то стало издавать. Удивительно – звук низкий, не очень-то приятный, а тянет поближе подойти. Вот Дондулев и подошел. И даже рукой стекла коснулся. А дальше еще интереснее – прошел туда палец. Историк всю ладонь до запястья – и она преспокойно погрузилась. Тот по инерции дальше углубился, по локоть, – вновь никаких препятствий. И по плечо – никаких, а дальше само зеркало сработало… Словом, исчез человек.

Бросились лейтенанты за ним. А зеркало мгновенно к своему прежнему виду вернулось: все вокруг отражает, а пальцем коснись – твердое стекло. А историка нет. В зеркале остался.

Зачем только Берия про это зеркало товарищу Сталину рассказал?! Сталин очень заинтересовался рассказом и, кажется, начал с этим зеркалом какие-то планы связывать. И не собирался товарищ Сталин от этих планов отказываться, уж больно они, видимо, были заманчивыми. А коль не собирался, значит, действуй, товарищ Берия, исправляй свой промах, тем более что первый эксперимент все-таки удачным оказался: работает, значит, чудо-зеркало!

Но, увы, как ни старались лейтенанты НКВД в мельчайших подробностях повторить события той ночи, зеркало больше не рябило, не туманилось изнутри и вовнутрь себя не то что палец – ноготок не пропускало.

И тут пришла шифровка. Кто-то из агентов советской разведки доложил, что Гитлер распорядился установить у себя в кабинете Рейхсканцелярии какое-то большое старинное зеркало, в обстановке строжайшей секретности привезенное откуда-то из Литвы. Сталин тут же потребовал зеркало Петра Первого тоже привезти к нему на дачу в Кунцево. Мол, лично хочу на него взглянуть.

Через три дня Берия предложил было увезти зеркало обратно, но не тут-то было. Промолчал товарищ Сталин, словно бы и не услышал этого предложения, а раз промолчал, значит, не хочет об этом говорить. И знал Лаврентий Павлович, почему Хозяин против. Завораживало оно, словно затягивало. Берии и самому, когда он навещал историка, всякий раз не хотелось от зеркала отходить – так бы и стоял подле. Но и смотреть в зеркало было нельзя – сразу плохо становилось. Такой вот парадокс получался. А потом война началась, не до зеркала стало. И, надо же, опять…

Что было отвечать Хозяину в такой ситуации?

Однако с ответом вышла отсрочка. Приехали они. По рябоватому, в мелких оспинках, лицу Иосифа Виссарионовича было заметно, что разговор он не закончил, просто с продолжением не спешил.

Вышел Хозяин из машины молча, недовольно ежась от крепкого морозца. Неспешно зашел в прихожую и, не говоря ни слова, стал раздеваться. Вешалка у него была особая и даже располагалась отдельно, слева от двери, ведущей в зал, одновременно служивший и гостиной, и столовой. Берия свое пальто повесил на другую вешалку. Широкая, рассчитанная человек на двадцать, она так и называлась «гостевая» и была расположена справа.

В столовую они заходить не стали. Впрочем, и в кабинет они тоже зашли не сразу. Раздевшись, Сталин подошел к большой карте, висевшей тут же, в прихожей, с обозначением линии фронтов. Достав из кармана трубку, он принялся неторопливо набивать ее табаком. Раскурив ее, товарищ Сталин указал чубуком на карту:

– Плохо.

– Плохо, – послушно согласился Берия.

Сталин искоса посмотрел на своего сподвижника, но ничего больше не сказал. Войдя в свой кабинет, он первым делом подошел к тому самому массивному древнему зеркалу, прислоненному к стене справа от входа. Некоторое время он постоял подле него, неспешно проводя пожелтевшим от никотина указательным пальцем по старинной деревянной раме. Вздохнув, он прошел к своему креслу, неторопливо уселся в него и спросил, тыча чубуком трубки в сторону зеркала:

– Так что с ним?

Берия нехотя ответил:

– Пока… – и обескураженно развел руками, однако тут же горячо заверил: – Но над ним продолжают работать и…

– Значит, надежды на него сейчас мало, – перебил его Сталин и, неожиданно для Лаврентия Павловича, покладисто заметил: – Ну и ладно. Нашей самой главной надеждой должны быть наши советские люди, их стойкость и вера в победу над врагом. Верно, Лаврентий?