Американская оккупация - страница 26

Риделл говорил:

— Все пропало. Все затерялось, как крошечная капля воды в безбрежном океане. Реальность вздымается и дышит между галлюцинацией и хаосом, точно волна рождения и смерти. Этот толчок столь же непредсказуем в своих последствиях, сколь иллюзорен по своей сути. Цепь поколений и цепь метаморфоз подвластны одному и тому же замыслу, нетерпеливому, безжалостному, необъяснимому. Нас испепеляет движение, нас сжигает половая принадлежность. Все объято пламенем, все стремится к удовлетворению. Все стремится к покою. Все алчет смерти. Наши взоры во снах, как и наши взоры в повседневной жизни, томятся жаждой. Они жаждут образов Сирен, а Сирены упиваются смертью и питают ее. Все есть ненависть к жизни, все есть смирение и сон.

Патрик признавал справедливыми и неоспоримыми некоторые истины, которые Риделл высказывал ему — чаще всего под воздействием наркотиков. Американская цивилизация накопила такое великое множество ненужных, быстро устаревающих изобретений, что ее храмом, по мнению Патрика, можно было назвать огромное кладбище разбитых автомобилей и сломанных инструментов. Алтарь этого храма находится в огромной помойке, где они с Мари-Жозе самозабвенно рылись на исходе детства, и за каких-то десять лет мусор из нее рассыпался по всей земле. Поистине, души людские, как говорил Риделл, стали жалким набором из ярких оберток, конвертов с пластинками, комиксов, кинокадров и рекламных проспектов. Поведение Труди, Уилбера Каберры, супругов Уодд казалось Патрику абсолютно непостижимым. Развязные жесты и бесстыдные речи плохо сочетались с неожиданной добропорядочностью, истовая религиозность — с жаждой обогащения, внезапная агрессия — с неуемным дружелюбием. Словом, все в этом американском мирке, включая губившие Риделла наркотики, ускользало от понимания. Этот мир не похож сам на себя. Этот мир не для жизни, а для смерти. Этот мир черпает могущество и выгоду в поголовной спячке. В этом мире люди боятся, лечатся, радуются, убивают и молятся по поводу и без. Вот почему Труди не переставала шокировать Патрика.

Его сильно поразила одна из метафор Риделла. Тот как-то сказал, что разум в человеческой голове горит, подобно свече во мраке гипноза. Стоит лишь загасить ее, и тьма поглотит нас. Когда мы пьем, уходим с головой в музыку, глотаем книги, любим или ширяемся, мы тушим это пламя.

Риделл рассказал Патрику, что индийское слово «нирвана» означает железный гасильник с двумя колпачками, которыми тушат огонь так, чтобы не было копоти.

Вот что такое нирвана — это сон, который знает, что его никто не видит.

Патрик Карьон был с матерью в Париже и по случаю купил на блошином рынке Сент-Уана старинный железный гасильник с тремя колпачками.

На следующий день он подарил его Риделлу.

Риделл, набросив пальто на голое тело, размахивал подарком и танцевал от радости в гараже Антуана.

Патрик Карьон, влюбленный в джазовые ритмы, целыми днями упражнялся на ударных в бывшем приюте скаутов у кюре. Он виделся с Труди ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы попытаться ею овладеть, потерпеть очередное фиаско и не думать о Мари-Жозе. Риделл же предпочитал женщинам дружбу с Маллером. Женщины, говорил он, это существа с неполными, несовершенными телами, они пришли из другого мира, чтобы лгать и пожирать. Два года назад, в 1957-м, при строительстве дороги на плотине через Луару в Клери, рабочие обнаружили под древним дольменом останки женщины мадленской культуры[29] осыпанные красной охрой. Шею скелета украшало ожерелье из пятидесяти клыков.

Весь май они частенько играли в кафе или на американской базе. В такие вечера Риделл и Маллер ждали Патрика Карьона возле дома кюре, а если он был на занятиях, сами погружали его инструменты в фургончик и ехали к лицею, чтобы встретиться у будки привратника.

Патрик торопливо, расталкивая школьников, выбегал из ворот, швырял свою велосипедную сумку с книгами в кузов, где уже стояли ударные и контрабас, а сам забирался в кабину «аварийки».

Здесь он стягивал галстук, расстегивал ворот рубашки и отказывался от сигарет и «косячков» Риделла.