Америкен бой - страница 9

Но он как раз остановился на одном из поворотов и обернулся, ища глазами жену. Увидев, как она бежит, он успокаивающе улыбнулся и поднял руку, чтобы его было лучше видно. Но по мере ее приближения он все четче различал ее искаженное плачем и страхом лицо, такое дорогое и близкое, и улыбка сползла с его губ.

Он бросился к ней навстречу и поймал в объятья в тот момент, когда силы, казалось, вовсе оставили ее и она готова была рухнуть на чистый пол.

— Что случилось, маленькая моя? Что?

— Я боюсь! — Деб уткнулась своим лицом в ладони Ника и постаралась прижаться к нему еще сильнее. Ей казалось, что так опасность, неведомая и неотвратимая, отступает. — Не надо туда ехать! Там страшно…

— Что ты? Ну, перестань, — голос Ника звучал тепло и спокойно, но Деб не желала сдаваться:

— У меня какое-то жуткое предчувствие…

— Брось, — ласково заговорил Ник, но паника жены как-то передалась и ему… Все нервы будто обострились и независимо от него стали прощупывать все вокруг по какой-то автоматической схеме: вот та дверь страшная? — нет, спокойная дверь, а вон те туристы? — кажется, арабы… нет, и они тоже не страшные, вот полицейский патруль, но тоже нестрашный. Нет ли где страшных одиноких сумок или нервных пассажиров? — самые страшные сумки мои, а самый нервный пассажир — это я. Вся эта оценка опасности, происходила одно мгновение и как только закончилась, Ник моментально расслабился и успокоился. Страшного вокруг не было, это он знал точно. Но хорошее настроение не вернулось.

— Как маленькая испугалась? И заплакала даже? Ну, ну, перестань, успокойся. За меня не надо волноваться, это раньше волноваться надо было, когда я на войну шел, но тогда некому было, ведь тебя еще не было. А теперь, видишь, как здорово получается: и ты уже есть, и волноваться не надо…

— Я бы тебя на войну не пустила, — Деб, однако, и в самолет его пускать не хотела, обняв еще крепче.

— Эй, да я опоздаю, — зашептал Ник, целуя Деб в ухо. — Нехорошо, я уже и билет зарегистрировал, теперь без меня не улетят. Начнут сначала меня искать, потом бомбу. Но бомбы не найдут, а меня найдут и станут ругать… А то еще штраф может быть.

— Ничего. Давай лучше штраф заплатим, только ты никуда не полетишь.

— Ну, перестань, это некрасиво.

— Ну и пусть, — раскапризничалась Деб. — Давай домой поедем, давай опоздаем, давай ты не поедешь никуда.

— И это моя волевая, отважная, стойкая жена, которой я так горжусь? — Ник попытался шутить. Вышло довольно неуклюже, но

все-таки лучше, чем ничего. Да и Деб, в сущности, отлично понимала, что лететь придется, поэтому обреченно ухватилась за предложений тон, сводя все к шутке.

— И вовсе я не волевая, не стойкая, как выяснилось. Ладно, делать нечего. Раньше думать надо было. Пойдем…

Они подошли к паспортному контролю и остановились как бы в нерешительности. Но объявили, что посадка оканчивается и Ник наклонился поцеловать жену. Та грустно ответила на поцелуй и из глаз у нее опять покатились слезы.

— Нет, не плачь, не надо, — попросил ее Ник. — Все будет хорошо, я тебе обещаю.

— Ну смотри, не обмани, — всхлипнула Деб. — Иди уже.

Он прошел паспортный контроль и, прежде чем скрыться совсем, обернулся и помахал ей рукой.

Деб тоже помахала и попыталась улыбнуться. Но весь вид ее был по-прежнему неуловимо-тревожный.

Аэропорт в родном городе разительно отличался не только от американского, но даже от провинциального на просвещенный взгляд Шереметьево-2. Самолет долго заруливал на свое место, потом в нем погас свет, и пассажиры копались в сумерках, пытаясь отыскать свои вещи. Долго не открывали люк, потому что не подавали трап. Наконец трап подали, но только к дверям первого салона. И первыми на волю вышли гордые летчики, оставив в арьергарде слабый заслон стюардесс, которые пытались навести хоть какой-то порядок в высадке отчего-то спешащих пассажиров.

Ник не особенно спешил, но поскольку сидел в первом салоне в группе интуристов, а их пригласили выходить, тоже вышел. Мило распрощался с полной финкой, которая всю дорогу от Москвы потчевала его историями о своей любви к России и русской современной литературе. Разговор у них явно не клеился, поскольку в современной русской литературе (впрочем, как и в классической) Ник был не силен и ему ничего не говорили называемые ею фамилии, но финке нужен был не столько собеседник, сколько слушатель, поэтому тараторила она без конца на своем плохом английском, чем Ника несколько раздражала.