Амулет Судьбы - страница 8

стр.

Начало маленькой семьи, которой не суждено было состояться.

Только представить себе, что его отец не пошел за хлебом в то утро. Только представить себе, что он вышел из дому на десять секунд раньше. Или на десять секунд позже. Сейчас все бы было иначе. Они были бы втроем, у Филиппа был бы настоящий отец, а не воображаемый папа, который приходит к нему, когда очень грустно, и который умеет только слушать.

Но жизнь — а может быть смерть? — распорядилась иначе. Случилось то, что случилось. Есть вещи, изменить которые невозможно.

Филипп поставил фотографию на место и направился к двери. Не успел он переступить через порог, как вдруг услышал голос мамы, неотчетливо произнесший слова, от которых Филипп остановился как вкопанный. Он резко обернулся и тремя быстрыми шагами подскочил к кровати.

— Мама, что ты сказала?

Но мама молчала. Она спала. Дыхание ее было глубоким и ровным. Наверно, она говорила во сне.

Филиппу пришлось включить все самообладание, чтобы не наброситься на спящую маму, чтобы растрясти ее и узнать, что такое она сказала. Что она имела в виду. Но она, возможно, и сама этого не знала. Она бы не вспомнила, что произнесла именно эти слова.

Но Филипп все слышал. Слышал так же отчетливо, как сейчас стук своего сердца.

«Трехногая лошадь, — произнесла мама дрожащим голосом, словно трясясь от холода. Или от страха. — Трехногая лошадь идет за тобой».

5

Крик о помощи

За ним гонятся. Он не знает, кто это или что это. Единственное, что он понимает — его хотят убить.

Он убегает — нет, спасается бегством по пустынной улице. Вокруг нет ни людей, ни машин. Он в полном одиночестве. Но это только иллюзия. За ним гонятся. И он чувствует, что его вот-вот настигнут.

Внезапно за его спиной раздается крик. Звук внушает ужас и словно пронзает ножом. Он оборачивается и на другом конце дороги видит трехногую лошадь. Снова слышится крик, и теперь он узнает его. Это ржание трехногой лошади. Она встает на дыбы, поднимая вверх свое единственное переднее копыто.

В ту же минуту кто-то касается его плеча, и он понимает, что проиграл. То, что преследовало его, настигло его. Он оборачивается и упирается взглядом прямо в…

Мощный раскат грома, сотрясший кровать, вырвал Филиппа из кошмарного сна, и он вскочил в постели, хватая ртом воздух.

Слышно, как за жалюзи дождь бьет в оконное стекло с такой невероятной силой, что удивительно, как оно еще цело. Мелькает вспышка молнии: яркий свет прорезается сквозь щели между пластинками жалюзи и заполняет комнату черно-белыми полосами. Тотчас гремит гром. Гроза, по всей видимости, нависла над самым домом.

Филипп встал с кровати, подошел к выходящему во двор окну и поднял штору.

На улице бушевала непогода. Дождь лил как из ведра, ветер, завывая, гулял в кронах деревьев, и они, словно живые, судорожно размахивали ветками-руками. Небо озарялось вспышками молний, то освещая все вокруг, то погружая двор в кромешную тьму.

Качели на детской площадке раскачивались на ветру, качалка балансировала то вверх, то вниз, футбольные ворота были опрокинуты, а еще…

Под деревом можно было различить силуэт человека. Он был невысоким и сгорбленным, а в руках держал нечто, похожее на палку.

Сердце Филиппа забилось чаще. Силуэт под деревом… Он напоминал кого-то знакомого…

Снова сверкнула молния, и яркий свет озарил мертвенно-бледное лицо.

— Мортимер, — прошептал Филипп, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Он впился взглядом в лицо старика, с которым в последний раз виделся на смертном одре Люцифера. Что он здесь делает? Что ему нужно в такую непогоду во дворе Филиппа?

Старик, низенький и тщедушный — удивительно, как его не сдувало ветром, — поднял руку и помахал Филиппу. Казалось, он что-то кричит ему.

Филипп открыл окно и тотчас зажмурился — ветер и дождь хлынули ему прямо в лицо. Вдалеке он слышал голос Мортимера, но слова тонули в сумятице грозовой ночи.

— Мне не слышно, — закричал Филипп в ответ, стирая с лица струи дождя. — Кричи громче!

Мортимер сложил руки рупором и снова закричал. На этот раз голос его был заглушен могучим раскатом грома, и когда гром смолк, до Филиппа долетело только последнее слово: