Анастасия - страница 10

Пасифае не удастся уничтожить Минотавра с помощью подкупленных солдат – потому что противостоят ей Минос и Горгий, их отборные войска и мощь дворцовых стен. Тайну Минотавра, кроме богов, от которых, к сожалению, ничего не скроешь, знают лишь три человека на свете – Минос, Горгий и я. Минос все придумал, Горгий – его верный помощник. Ну, и лоскутки тайны известны мелким исполнителям, без этих неизбежных издержек, мелких утечек информации в таком деле не обойтись. Что же касается меня – я раскрыл тайну год назад, после напряженнейшей работы ума, отсеивая из океана сплетен и болтовни крупицы истины, кропотливо отделяя правду от лжи, сопоставляя, анализируя, исследуя неясности и темные места. И отыскав разгадку, стал безгранично уважать Миноса – такие люди безусловно заслуживают уважения, я сам не придумал бы лучше. Правда, и меня следует уважать – за то, что я силой лишь собственного ума разгадал совершенное хитроумнейшим Миносом.

Я ушел вскоре, зная, что Валеду не терпится добраться до новой покупки. Старая история – неделю он от нее не отойдет, потом она ему надоест и отправится к танцовщицам.

Стремление убраться подальше от городской пылищи привело меня в порт. Там дул свежий ветер, а вот гама было побольше, чем в городе. Носильщики разгружали прибывшие корабли и нагружали отходящие, повсюду шатались пьяные моряки, среди которых было немало пиратов, шмыгали шустрые типы, предлагавшие ошейники для рабов, заморские диковинки, травы, уносящие в мир грез, и молодых рабынь, неизвестно каким образом добытых, а также драгоценности столь же сомнительного происхождения и вообще все что угодно. Портовая полиция зорко наблюдала за этим вавилонским столпотворением, изо всех сил заботясь о своем благополучии. Царских соглядатаев и чужестранных шпионов здесь было, наверное, больше, чем на всем Крите.

Я направился в кабачок «Петух и якорь», который держал оборотистый финикиец, шпион Сидона, как доподлинно было известно. Иногда он раздобывал кое–что и для меня.

Но и здесь не удалось скрыться от бесполезных знакомых, встречи с которыми не приносят никакой выгоды. Двое гуляк с моей улицы, неисповедимыми путями затесавшиеся в порт, вывалились мне навстречу из низкой закоптелой двери.

– Вот и наш провидец! – с пьяной радостью заорал один, преградив мне дорогу. – Рино, дружочек, у тебя, болтают, неприятности? Пойдем зальем!

– Погадаешь нам по–соседски!

– Расскажешь, что видит во сне высокая царица. Случаем, не быков?

– А если быков, как ты это истолкуешь? Вот тебе задачка, платит Минос!

Нужно было немедленно уходить, но один из проклятых идиотов вцепился мне в плечо, я вырвался… И не успел. Несколько скромно одетых людей с неприметными лицами взяли нас в кольцо. Мне стало нехорошо. В подобных случаях берут тех, кто болтал, тех, кто слушал, но не забывают и тех, кто на свою беду просто оказался рядом и вовремя не улепетнул. Я попытался с отсутствующим видом проскользнуть меж двух неприметных, но остановился, увидев у своей груди кинжал. Тот, в котором я угадал главного, сказал, наслаждаясь властью:

– Не так быстро, земляк, поспешность вредит. О чем вы там болтали, пьяные хари, что там за быки?

Пьянчуги протрезвели мгновенно, но от страха лишь мерзко лязгали зубами.

– Это ошибка, – сказал я, стараясь выглядеть спокойным. – Я не из их компании, с ними не пил и не слушал, что они там болтают. Я толкую сны.

– Чего толчешь? – Он откровенно издевался.

– Толкую сны. Паук – к пожару, облако – к драке…

– А болтовня – к аресту. Взять!

На меня кинулись, напялили на голову пыльный тяжелый мешок, бросили в повозку на голые твердые доски. Швырнули рядом гуляк, и повозка тронулась, невыносимо скрипя. Слышались голоса зевак, оживленно обсуждавших увиденное.

Страх не схлынул – даже усилился. Если сегодня там у них дежурит Месу или Хризофрис, еще можно выкрутиться, но если кто–нибудь другой, незнакомый… им хорошо платят за каждого пойманного крамольника, большое количество схваченных считается признаком ревностной службы, и вырваться на свободу практически невозможно. На какое–то мгновение страх сменился почти не свойственной мне злобой – автор оставшегося ненаписанным труда, неопровержимо доказавшего бы, что человек есть скот, сам попал во власть скотов, скручен, как свинья, которую везут из деревни на рынок.