Анатомия ада - страница 7
«И виде Святая на друземъ месте висяща мужа за четверо, за вся края ноготь его, ис- хожаше кровь велми зело, и языкъ его вязашеся отъ пламени огненаго, не можаше воз- дохнути, ни рещи: „Господи, помилуй мя“. И видевши его, Пресвятая Богородица, ирече: „Господи, помилуй“... И приде къ ней ангелъ, иже обладаше муками, отрешити языкъ мужеви тому. И воспрси Святая: „Кто се есть бедный человекъ, приемля сию муку?" И рече ангелъ: „Се есть икономъ и церкви служитель, и не творя воля Божия, по да про- даяше сосуды, имение церковное, и глаголаша: иже церкви работаете, то отъ церкви питаетъся, и того ради мучится зде“».
«Хождение Богородицы по мукам», греческое откровение, переведенное на церковнославянский язык в XI в.'
Однако часто сочетание преступления и наказания кажется совершенно произвольным. Символическое соответствие вины и карьт, видимо, считалось желательным, но не обязательным. Одно и то же наказание на разных
1 Памятники литературы Древней Руси. XII век... С. 172.
16
иконах может полагаться за разные грехи, а один и тот же грех получает разное воздаяние из одного списка.
Загробное правосудие, как его вслед за раннехристианскими апокрифами и византийскими житиями представляли себе на Руси, конечно же, бесконечно изощренней земного. Инфернальное воображаемое всегда стремится дойти до пределов мыслимой жестокости и пытается через описание физических пыток передать неописуемый ужас преисподней. И авторы ранних апокрифов (от «Книги Еноха» до «Видения апостола Павла»), описывавших устройство того света, и византийские откровения о том свете (от «Хождения Богородицы по мукам» до «Хождения Феодоры по воздушным мытарствам» из «Жития Василия Нового»), и редкие древнерусские тексты о посмертной участи души описывают чудовищные, невозможные на земле пытки и казни (от бушующего огненного потока, куда грешники погружаются по колено, по живот, по грудь, по шею или уходят с головой, не умирая, а бесконечно страдая, — до чудовищных монстров, терзающих нечестивцев).
И все же между загробным и земным правосудием есть параллели. Воображение холит по проторенным дорожкам, а стремление к тому, чтобы наказание отпечатало на теле преступника правду о его преступлении, было свойственно средневековому правосудию и в Византии, и на Западе, и на Руси. Например, Соборное уложение 1649 г., вслед за византийским правом (72-м правилом Льва Мудрого), предписывает вырезать клятвопреступникам языки. Подобная мера в Московии время от времени применялась к мятежникам, поднимавшим народ (например, во время Медного бунта 1662 г.), старообрядческим проповедникам (как иноку Епифанию, священнику Лазарю и другим соузникам протопопа Аввакума, которых в 1667 г. приговорили к урезанию языков), или болтунам-крамольникам, позволившим себе «непотребные слова» о царе или царском семействе1. Всякому, кто был знаком с иконами и фресками Страшного суда, эти кары не могли не напомнить изображения богохульников или клеветников, подвешенных в аду за язык посреди вечного пламени.
Однако отдельные параллели не означают, что инфернальное правосудие представляют по образцу земного и что реальные казни, прописанные церковным и светским правом, «вдохновляются» адскими муками из древних апокрифов или с икон. Между ними существует лишь избирательное родство, которое иногда прослеживается только на уровне образов. Так, в средневековом праве важной санкцией был штраф за преступление, однако грешники, представ перед Судией, естественно не могут компенсировать совершенные ими грехи деньгами. И все-таки похожий мотив встречается в видениях — например, св. Василий помог Феодоре пройти через все мытарственные стан
1 См.: Kollmann N. Crime and Punishment in Early Modern Russia. New York, 2012.
17
ции, дав ей золото (как овеществленный знак своей милости), которым она откупилась от некоторых бесов, выдвигавших против нее обвинения.
Если загробньдй суд, как его представляют в Византии X в. или в Московской Руси XVII в., отражает земные порядки и установления (формы правосудия, иерархию преступлений, социальные противоречия), это часто реалии не того периода и времени, когда был написан конкретный текст, а гораздо более давних эпох, например, Иудеи последних веков до нашей эры или римского Востока первых веков нашей эры. Древние откровения о посмертной участи усопших, ставшие матрицей для христианского инфернального воображаемого, впитали реалии своего времени и передали их Средневековью1.