Андрей Старицкий. Поздний бунт - страница 3
- Все так. Только изменил великий князь свое отношение к церкви после того, как занемог. Разве ты не понял это, когда отец, собрав всех нас, поехал на богомолье? И это после того, как было уже объявлено о времени Собора.
Да, так оно и было. Для князя Андрея, как и для всех его братьев, возможно, исключая старшего, которого отец с митрополитом уже благословили на великое княжение и который был допущен до дел государственных, решение Ивана Великого посетить с покаянными молитвами монастыри оказалось весьма неожиданным. Уж кому-кому, а сыновьям хорошо было известно, что отец их не только с прохладцей воспринимал внешнюю церковную обрядность, но и относился к церковникам с едва скрываемым презрением, и вдруг - многонедельная поездка по монастырям, явно утомительная и весьма вредная для ослабленного затянувшейся хворью тела. Однако никто из сыновей не попытался даже молвить поперек слова, не стал отговаривать от опрометчивого решения - велик авторитет отца, к тому же самодержца.
Выехал царский поезд в день осеннего солнцестояния. Обещал он быть теплым, солнечным, поэтому Ивану Великому подали открытый возок, лишь накинули царю на ноги медвежий полог. Впереди поезда - пара сотен выборных дворян в доспехах, на ходких ногайских верховых единой саврасой[10] масти. Сыновья великого князя - на арабских скакунах под золочеными седлами и бархатными попонами, шитых жемчугами и самоцветами; следом - крытый возок с несколькими московскими иерархами; замыкала же царский поезд сотня детей боярских[11], тоже в доспехах и тоже на ногайских конях единой караковой[12] масти.
Первая ночевка в Мытищах. Поезд встречали торжественным колокольным звоном и крестным ходом священнослужителей, облаченных в дорогие тяжелые от обилия самоцветов ризы, и празднично одетых прихожан. Иван Васильевич сошел с возка и, поклонившись низким поклоном, принял благословение настоятеля соборной церкви, возглавлявшего крестный ход, поцеловал крест, что никогда прежде такого не делал.
За ночь небо огрузело тучами, и после заутрени, когда поезду подошла пора трогаться в Троице-Сергиеву Лавру, посыпал, словно из частого сита, нудный дождь. Сопровождал он путников всю оставшуюся до Троицы дорогу.
Ворота в монастырский двор отворены настежь. Князья Дмитрий[13] и Андрей, ехавшие чуть позади старших братьев - Василия и Юрия[14], вполголоса беседовали, предвкушая отдых в тепле и смену потяжелевшей от воды одежды.
- До самого до последнего промок. Живого места нет. Оденем все сухое, отогреемся у печки, - говорил мечтательно князь Андрей, скуксившийся на седле и спрятавший озябшие до синевы кисти под мокрое корзно[15] насколько позволяли поводья. - Благодать, когда тепло и сухо.
- У меня вода в сапогах хлюпает, - стараясь бодриться, поддержал брата Дмитрий. - Сменим сейчас же платья и - в баньку. Зябкость как рукой снимет. Не приготовили если баньку, попросим истопить. Труда, думаю, не составит чернецам.
Увы, сразу с дороги ни одежды им не пришлось поменять, ни банька их не ждала: отец, ехавший от Мытищ в крытом возке, не подумав ни о сыновьях, ни о ратниках, сопровождавших богомольцев, направил свои стопы в храм вслед за встретившим его архимандритом - настоятелем монастыря.
Лишь отстояв торжественную службу, опятнав мокрыми оспинами беломраморный пол, смогли они попариться на славу и знатно потрапезничать.
Несколько дней провели богомольцы в монастыре, не пропуская ни одной из пяти суточных служб. Утомительно долгих. Вроде бы пора и в Кремль возвращаться, где ждут великого князя польские послы, так нет, великокняжеский поезд тронулся в Переяславль, затем - в Ростов Великий, в Ярославль. Послы подождут.
Во всех городах поезд встречали крестными ходами и торжественным колокольным перезвоном, в каждом монастыре - долгие молитвы. Всюду одно и то же - благословение на дела добрые, державные. Везде - пожелания долгия лета. Сладкие звуки эти лились с амвона, но не шли на пользу здоровью Ивана Великого - заметно сдавал он день ото дня, но, пересиливая недуг, продолжал отстаивать все службы, удивляя тем и сыновей, и настоятелей монастырей, которые очень хорошо знали, с каким невниманием относился к ним великий князь все годы своего правления. Может, и впрямь решил он уповать на Господа Бога: авось позаботится о рабе своем, наместнике на земле российской? Но кто знал его мысли?