Андрей Старицкий. Поздний бунт - страница 9

Помнил об этом разговоре князь Андрей, однако, не забыл он и о том, что позже отец едва не повторил то, что так решительно осуждал и что могло бы иметь более тяжелые последствия: он венчал еще при своей жизни на Царство малолетнего внука - сына Ивана Молодого[39] и его жены, Елены, дочери молдавского господаря Стефана Третьего - но вовремя одумался. И то верно: четверо сыновей от Софьи Палеолог[40] разве смирились бы с отдалением от трона? Такая бы началась карусель, что страшно подумать! Непременно вмешались бы и священнослужители, именовавшие меж собой великую княгиню римлянкой, не остались бы в стороне князья и бояре, которые тоже не верили, что Софья Фоминична, прирученная Папой Римским, искренняя последовательница византийского православия.

Князь Андрей оценивать суматошность отца в выборе наследника станет много позже, когда сам столкнется с проблемой выбора: либо смирная и послушная жизнь, либо - решительная борьба. Но это время еще далеко впереди - сейчас он, обиженный высокомерной резкостью и даже жестокой угрозой старшего брата, вспоминал наказы отца быть едиными меж собой во всем, сравнивал действия его, добивавшегося полновластия более убеждениями, чем карой, с первыми шагами старшего брата, еще не венчанного на царство, но уже взявшего в свои руки верховную власть. И виделось князю Андрею, что грядет резкая перемена в образе правления. Цель у Василия как и у отца, - единовластие, но по всему видно, особенно по готовящейся казни, что к этой цели брат пойдет иным путем.

Отец никогда не ломал резко сложившиеся до него уклады й, на первый взгляд, действовал вроде бы вяло, нерешительно, на самом же деле он двигался к своей цели твердым шагом, лишь сообразуясь с обстоятельствами, порой выжидая, когда сама жизнь предоставит возможность, а то и создавая ее своими действиями, а когда же видел, что успех вполне достижим, не упускал момента. Ни разу. Главнее всего для отца была настойчивая последовательность, без вероломства и спешки, а еще и твердость слова, верность которого подтверждалась событиями. Когда же отец видел бесполезность и даже опасность дальнейшего увещевания, тогда он объявлял войну и наносил хорошо продуманный, практически неотразимый удар. Только братьям своим, которые не единожды заслуживали решительного удара, он все прощал и именно этим отношением добивался их смирения - не полного, но все же приемлемого.

А Василий?! Не пойдешь созерцать изуверство - в оковы! А ведь он еще даже не венчан на царство. Отец еще жив, и кому предстоит быть великим князем, еще не известно. И потом… Разве великая крамола - да и крамола ли вообще - нежелание глазеть, как корчатся охваченные пламенем достойные из достойнейших?

Князь Андрей долго обдумывал случившееся, лелея обиду свою на брата, обеляя себя полностью, без всяких оговорок, однако здравый смысл исподволь подтачивал эту уверенность в своей правоте, и размышления постепенно принимали иную окраску.

Верно, не велика вроде бы беда в том, что он, не согласившись с решением казнить, по его мнению, невинных людей, подался в свое имение, но если взглянуть на подобную выходку с иной точки зрения, то не ослушание ли это, не первый ли шаг к раздору, которого отец так настойчиво наставлял не допускать?

«Сегодня я запротивился быть на Красной площади, завтра - откажусь вести дружину против врагов, посчитав поход несвоевременным… Не устроит духовная отца - начну добиваться справедливости… Да, далеко можно зайти… Утром повинюсь перед братом Василием, дам слово идти у его руки без мудрствования».

Окончательный вывод князя Андрея был весьма категоричным: да, грядет иное время, более жесткое, даже более жестокое, но по сути своей имеющее ту же главную цель - мир и спокойствие на русской земле под единой рукой великого князя, государя всероссийского.

Надолго ли этот вывод останется неизменным?

Вчера, когда князь Андрей въезжал в Кремль, солнце искрилось на маковках храмов, морозец пощипывал нос, не заметил он никаких изменений за едва тронутым морозцем окном, тускло освещенным луной, и во время своих затянувшихся раздумий. Разбудил же князя постельничий будто совершенно в иную пору: сильный ветер швырял в оконце комья тяжелого, мокрого снега, сползавшего по стеклу скользкой поверхности слезящимися комочками, как бы спеша уступить место новым снежным шлепкам.