Андриеш - страница 16
С ним сразиться хочет,
Для семи драконьих шей
Семь клинков он точит…
Так закончил дед рассказ.
Наступил вечерний час.
За горой закат погас,
И густая, теневая
Протянулась полоса,
Постепенно закрывая
Отдаленные леса.
Сквозь прозрачный сумрак синий
Звезды первые видны,
И везде, по всей долине,
С песнями шагают к стыне
Молдаване-чабаны,
И стада овечьи с ними…
Смеркся день. Уже темно.
Лишь мерцает в сизом дыме
Серебристое руно.
Вот сгрудились на опушке
Матки, ярочки-резвушки
И ягнята-малыши.
Время спать.
В ночной тиши
Слышен самый слабый шорох.
Подле стыны пастухи,
Навалив огромный ворох
Сучьев липы и ольхи,
Коротают в разговорах
Вечер трудового дня,
Разместившись вкруг огня,
Словно близкая родня.
И пошла у них стряпня!
Смех звенит, беседа льется.
Пир — на славу! Пей да ешь!
Но молчит и не смеется
Одинокий Андриеш.
Мальчик терпит еле-еле,
Ноет сердце пастушка:
Он своей заветной цели
Не успел достичь пока…
Как забудешь об отаре?
Об отчаянном Лупаре?
О сестрице — Миоаре?
Цель, как прежде, далека.
Кулаки до боли сжав,
Андриеш вскочил стремглав,
Крикнул громко:
— Где же, где же Фэт-Фрумос?..
И в тот же миг
Пробудился.
Ветер свежий
Ласково к нему приник.
Над холмами на востоке
Расплескал свои потоки
Бледно-розовый рассвет.
Степь туманна и пустынна,
Ни костра, ни стада нет.
Чабаны, овчарки, стына,
Бач — усатый, строгий дед, —
Луг и Добрая Долина
Были только странным сном,
Скрылись в мареве ночном…
Где же Фэт-Фрумос? Быть может,
Он как брату мне поможет!
Но пред взором пастушка —
Неоглядно широка
Даль степей. Да облака
Бесконечно длинной цепью
Проплывают по над степью,
Словно белые гурты,
В дымке, у земной черты.
Вот одно из них похоже
На взлохмаченного пса,
Рядом с ним — чабан прохожий,
Черноусый, смуглокожий…
И еще одно плывет
И меняет облик дивно,
Превращаясь непрерывно
В хату, в мельницу — а вот
Всей, до черточки единой,
Трехручьевою Долиной
Разом застит небосвод.
Вдаль плывет, пути не зная,
Исчезает за межой,
Милый край напоминая
Пастушку: земля родная
В небе над землей чужой.
Смотрит, смотрит в небеса
Андриеш… И на тропинку
Молча уронил слезинку.
И тотчас же из земли
Сотни стеблей проросли,
И меж листьев лопуха,
В теплой молодой дернине,
Начал бить источник синий,
Окликая пастуха:
— Андриеш! Я Бык-Бычок,
Старого Днестра внучок,
И от всей семьи речной
Я отвечу на вопрос,
Расскажу, где Фэт-Фрумос,
Если ты пойдешь за мной!
* * *
И пошел пастух счастливый
За речушкой говорливой
И прозрачной, как хрусталь,
В зачарованную даль.
Даль! Твоей свободной шири
Есть ли где пределы в мире?..
Вдоль потока долгий срок
Брел долиной пастушок,
И привел Бычок проворный
Чабана к подошве горной.
Здесь в сторонку он свернул
И сказал: — Круты дороги
Через гребни и отроги!
Сквозь гранит мне нет пути,
Не пробиться, не пройти,
Надо прежде подрасти!
Пробираясь к трудной цели
Через горный перевал,
Девять каменных ущелий
Наш скиталец миновал
И за пропастью десятой
Увидал издалека
Лес огромный и зубчатый,
Подпиравший облака.
Необъятная дубрава
Простиралась величаво,
Закрывая свод небес
Листвяною шапкой хмурой,
Будто шкурой черно-бурой.
Это был Орхейский лес…
Зорко вглядывались в дали
Исполинские дубы
И стояли, словно ждали
Лязга закаленной стали,
Грома боевой трубы.
И царил в лесу такой
Удивительный покой,
Что казалось — от начала
Ни одной души людской
Эта чаща не встречала,
Что поныне с первых лет
Речь людская не звучала,
Не пролег и малый след,
Не бывало здесь вовеки
Ни тропы, ни лесосеки;
Лишь стволы дубов — сплошной
Непролазною стеной.
Но звучал в разлатых кронах,
Сединой посеребренных,
В мощных сучьях оперенных,
Устремленных в небосвод,
Гомон странный, голос тайный,
Будто средь листвы бескрайней
Песня издавна живет.
Из глубин дремучей чащи,
Что-то глухо говорящей,
Шепчущей самой себе,
Веяло родным наречьем,
Вечным словом человечьим,
Призывающим к борьбе!
Вот один из великанов,
Словно ото сна воспрянув,
Ветви поднял, сам привстал,
Желудями забряцал
И, тряхнувши гривой львиной,
Затянул напев старинный:
— Эх, ты шашка, моя шашка!
Ты молчишь, сестра-бедняжка?
Скучно, знать, в углу стоять,
Почернела рукоять…
Отчего вздыхаешь тяжко?
У ножон сломалась пряжка
Или верное твое
Затупилось острие?
— Рукоять-то золотая,
Только пыль на ней густая!