Ангел смерти - страница 4
— Дядь, — в десятый раз спрашивал я мужичка. — Почем щеночек?
— Пять рублей, сказал.
— А за рубль отдашь?
— Ишь, чего придумал…
— Очень собачку хочется.
— Раз хочется, ты бы каждый день по копеечке откладывал. Глядишь, за год три шестьдесят две и скопил… — Мужичок сглотнул слюну. — И на квас бы три копеечки осталось.
— А за три шестьдесят две отдашь?
— Отдам, — уверенно сказал мужик, а щенок начал скулить.
Я помчался к бабушке.
— Бабуль, дай три шестьдесят две. Прошу тебя.
— Так, это интересно. Откуда такая сумма?
— Там щенок, на рынке. У него глаза, ты себе не представляешь. Он будет нас любить.
— В коммунальной квартире. А ты соседей спросил?
— Ну и что, бабушка, ну купи его, пожалуйста. Он добрый, он такой, как я всегда себе представлял.
— Нет, внучек. Это исключено.
— Тогда ты самая бездушная, жестокая и плохая! Я так хочу собаку, я….
— В таком случае — убирайся! Возьми у соседа удочку и пошел вон, чтобы я тебя не видела до вечера! Лови рыбу на прудах. Когда вернешься — попросишь прощенья. Понятно?
— Понятно, ба. — Мне стало стыдно. — А у кого удочку взять?
— У Виктора Васильевича, известное дело. Забыл, как он тебя водкой напоил?
Тот вечер в коммуналке я помню, как вчерашний день. Бабушке надо было куда-то срочно убежать, и меня сдали на хранение соседям — Виктору Васильевичу, рабочему заправочной службы аэропорта «Шереметьево», и Анне Васильевне, необъятной, пышущей жаром газовой сварщице, словно сошедшей с полотен Кустодиева.
В комнате у соседей было сумрачно. Справа стояла широкая кровать с кружевным покрывалом и непременными никелированными шишечками, чуть подальше — стол, тоже покрытый кружевной скатертью, а напротив — буфет с невообразимым количеством всяческих фарфоровых статуэточек и вышитых платочков. Над буфетом возвышался вырезанный из дерева орел весьма хищного вида.
У Анны Васильевны начиналась газосварочная смена, и вскоре я остался один на один с Виктором Васильевичем. Полюбовавшись некоторое время резным орлом, я занялся делом — начал катать по кровати машинку, но вскоре зацепил и потянул нитку из кружевного покрывала.
— Эх ты, вредитель — укоризненно обратился ко мне Виктор Васильевич. Большой же уже мужик, а покрывало испортил. Анька ругаться будет, что я ей скажу?
Мне стало неловко, и, кажется, я даже решил всплакнуть.
— Да не расстраивайся ты так, — махнул рукой Виктор Васильевич. — Бабы — они все такие, все им салфеточки, балериночки. А нам, мужикам, много ли надо? — С этими словами он достал из буфета бутылку водки, и немедленно выпил.
После третьей рюмки настроение соседа заметно повысилось. Он шутил, трепал меня по голове, обращался ко мне не иначе, как «мы, мужики». Потом Виктор Васильевич налил рюмку прозрачной жидкости и протянул ее мне.
Я покачал головой. Что-то говорило мне о том, что дядя Витя поступает неправильно, и дети не должны пить взрослую водичку.
— Да чего ты головой трясешь, мужик ты, или нет?
Я зажмурился, взял рюмку из его рук, и залпом выпил, точно так же, как делал дядя Витя.
Водка была горькой и обожгла рот.
— Вот это по нашему, — обрадовался дядя Витя. — Вот это настоящий мужик. Молодец, Санек!
Надо ли говорить, что в голове у меня зашумело. Орел иронично выгнул голову и пошевелил своим деревянным крылом, готовясь взлететь. Фарфоровые статуэтки начали двигаться, комната поплыла перед глазами. Стало очень тепло, даже жарко.
Очнулся я уже в нашей комнатке, бабушка ругалась с Анной Васильевной, а Виктор Васильевич сконфуженно бормотал что-то про мужскую солидарность.
— Виктор Васильевич, здравствуйте!
— О, гвардеец! Привет. Ну, смотри-ка, вытянулся, повзрослел. Настоящий мужик, скоро в армию пойдешь.
— Витя, да что ты несешь. Ребенок еще в первый класс не поступил. Какая армия?
— А ты молчи, Анька. Молчи!
— Виктор Васильевич, а бабушка сказала, что у вас есть удочка.
— Конечно есть, от Сереги осталась. Он ведь, родимый, на учениях сгорел в танке. Помнишь, Санек, «Броня крепка и танки наши быстры». Какой красавец был, девки по нему сохли.
— Витя, — Анна Васильевна внесла в комнату кастрюлю с чем-то ароматным и наваристым.