Ангел в темноте - страница 9
Маша включает принтер, берет и перечитывает вылезший из него листок бумаги, встает (став при этом ненамного выше) и, негромко стукнув дверью, заходит в кабинет.
Потом выходит и, придержав открытую дверь, обращается ко мне зачем-то официально:
– Вас ждут.
– Спасибо, – слегка растерянно говорю я ей и захожу в большой кабинет с длинным, похожим на подиум столом посередине.
Сергей Александрович, пряча улыбку, говорит доброжелательно, но «по-чужому»:
– Здравствуйте, Маргарита!
Я уже закрыла дверь, но зачем-то продолжаю игру:
– Здравствуйте, Сергей Александрович. Явилась по вызову.
Но игра уже надоела ему:
– Иди сюда.
Подхожу, сажусь на подлокотник кресла, обнимаю его за плечи, целую в висок… Я влюблена в этот четкий профиль, в эту ироничную бровь, в эти сильные, «гетманские» глаза. Я влюблена… Он нажимает кнопку селектора и говорит негромко:
– Маша, я занят.
Голос Масяни звучит бесстрастно, как всегда:
– Я поняла.
Но эта лишенная выражения интонация мгновенно выводит меня из себя:
– Что она поняла? Что она может понять? Я сама еще ничего не поняла, а она уже что-то поняла!
Сергей смотрит несколько отстраненно:
– Она сказала только то, что сказала. А что она должна была ответить: «Йес, сэр?» «Не извольте беспокоиться?» «Слушаю и повинуюсь?»
Я машу рукой, слезаю с подлокотника и сажусь на стул, стоящий у стены. Да, я раздражена и насуплена. Нет, надо с собой что-то делать. Если меня может расстроить незначительная фраза, если я вижу намеки там, где их нет, – у меня серьезные проблемы.
Впрочем, я и так знаю, что у меня проблемы.
Сергей смотрит на меня спокойно: его, похоже, не трогают подобные вспышки. Догадываюсь, почему. Уверенные в себе мужчины так себя и ведут: невозмутимо, не акцентируя внимание на том, что им не интересно. Но делают выводы.
Он говорит так, будто моего «выбрыка» и не было:
– Я все равно вызвал бы тебя, потому что хотел видеть и потому что посмотрел твой эфир. Отличная работа! Я горжусь тобой, моя девочка!
Ну-у… Огрызнусь, пожалуй:
– Не называй меня «моя девочка», пожалуйста. Я скоро четвертый десяток разменяю.
Сергей смеется:
– А с математикой у тебя, похоже, не очень, да? Что это с тобой, Рита? Какая муха тебя укусила?
Точно, четвертый десяток – это после тридцати. Пройденный этап… Ладно, не хочу больше огрызаться, я ведь «жалеться» шла:
– Не муха, а лиса. Алиса.
Он встает, подходит к моему стулу, садится передо мной на корточки, берет мою руку. Я вижу, что он прячет улыбку, но все равно таю, таю… Сергей целует меня, сам садится рядом и, преодолев слабое сопротивление, пересаживает меня к себе на колени. Нет, с ним я все-таки девочка, совсем девочка…
Голосом доброго сказочника, покачивая меня на коленях, он говорит:
– Алиса не лиса. Она из другой сказки.
Так, надо срочно слезть с колен: злиться в таком положении очень неудобно и смешно. Я и слезаю, и встаю перед ним в позу кувшина – руки в боки:
– Боже мой, да у меня, оказывается, есть еще один повод для ревности.
Я имею в виду исключительно его жену, однако это не тот случай, когда дерзость сойдет мне с рук. Ответ не заставляет себя ждать:
– При желании ты можешь насчитать еще одиннадцать. Или двенадцать. Как друзей Оушена.
Закусывать удила не стоит, но и остановиться я не могу:
– Нет, правда, Сережа! И ты, Брут… без ума от несравненной Алисы. А почему, собственно? Вот ты даже не узнал, в чем дело, а слово в ее защиту сказал! Ты бы спросил сначала, почему я такая настеганная?!
Сергей по-прежнему спокоен, черт бы его побрал. И ироничен совсем некстати, на мой взгляд.
– И я не Брут, и ты не Юлий Цезарь. Давай я минералки попрошу у Маши. Ты ее выпьешь. Или умоешься. В чем дело? Что ты не поделила с Алисой?
Все, хватит: шеф начинает серьезно раздражаться, и мне пора прекратить капризы. Сейчас возьму себя в руки.
– Почему ты не сказал, что меня номинировали на «Телевышку»?
Пожав плечами, он отвечает, как ни в чем не бывало:
– Я сам только недавно узнал.
– Ну да, ты же у нас академик, – я-то знаю, что телеакадемики месяца за два начинают обсуждать кандидатуры номинантов, но он не хочет оправдываться.
– Если ты намекаешь на мой опыт, в смысле возраст, я проигнорирую твои слова. А если хочешь отдать должное моему высокому профессионализму, скромно и с достоинством поклонюсь. Да, я телеакадемик. Иди-ка, поцелуй меня за это.