Антихрист - страница 66

Тут в комнату вошла улыбающаяся, с сияющими глазами Наташа. Она скользнула под одеяло и уткнулась губами в Иваново ухо:

— Завтракать хочешь?

Иван повернулся набок и стал молча рассматривать Наташино лицо. Он внимательно рассматривал ее глаза, будто бы стараясь запомнить узоры радужной оболочки, Длинные пушистые ресницы, нос, улыбающиеся губы.

Стол в кухне был накрыт для завтрака. Красивая посуда была слабостью Наташиной матери, а желание все делать красиво — ее призванием. Сегодня Наташа сделала все, как ее мать делала для отца. На столе в фарфоровой салатнице стоял салат, только что сделанный по особому рецепту, — специальный салат для завтрака. Мясо и колбаса были тоненько нарезаны и аккуратно разложены на тарелке. В стаканах был лимонный сок. В кофейнике был ароматный кофе. Иван сел за стол и, как показалось Наташе, растерялся. Он смотрел на блюда, не решаясь начать есть.

— Ешь давай. Что ты ждешь?

Иван рассмеялся и посмотрел на Наташу.

— Знаешь, чем я в основном питался в общежитии?

— Так чем ты питался в общежитии?

— Хлебом и молоком. А когда хотелось горячего — я варил кашу, обычно из риса. И знаешь на чем?

— На чем ты варил кашу? — смеялась Наташа.

— На «Малыше» — это детское питание, потому что в магазин ходить мне было лень. Я набирал этого «Малыша» и ел его в сухом и разбавленном виде. И так было лет пять.

— Потому ты такой, наверное, и вымахал, весь бронированный, что питался материнским молоком до тридцати лет.

— И я всегда, сколько себя помню, с тех пор, как уехал из дома, хотел есть, Наташа. Ты даже не представляешь, как хочется есть, когда набегаешься!

— А сейчас ты хочешь есть?

— Как волк.

— Ну, а чего не ешь?

— Не хочется разрушать эту красоту.

— Разрушай уж. Если после разрушения не наешься, я тебе разогрею суп и жареное мясо. Иван, а кто был твой отец? — почему-то спросила Наташа.

— Я его не помню. Меня воспитывала мать. Она никогда мне о нем ничего не рассказывала. Он с матерью, похоже, и не жил вовсе. Мать всю жизнь прожила одна.

— Ты, наверное, очень любил свою мать?

— Да, я был хорошим сыном и не доставлял ей особых хлопот. Кажется, она очень гордилась мной.

Выпив кофе, Иван вытер салфеткой рот и сказал:

— Спасибо, Наташа. — И, сделав длинную паузу, добавил: — Что ты собираешься сегодня делать?

— Иван, знаешь что?

— Что?

— Пошли гулять по городу. Под ручку.

— Пошли, — с готовностью согласился Иван. — Нам же еще это, как его, заявление подать надо. Может, как раз и сходим?

— Нет, Иван. Заявление мы с тобой подать успеем.

Я хочу пройтись с тобой по всем улицам и показать тебя подругам. Только, если ты не возражаешь, сначала пойдем купим тебе брюки, рубашку и ботинки.

— Это что — обязательно?

— Да, это обязательно. Я-то оденусь нарядно, как всегда. А ты-то себя видел со стороны в своем наряде?

— А как я выгляжу со стороны?

— Как вешалка, на которой болтается снятая с чужого плеча одежда. Майка у тебя, наверное, пятьдесят шестого размера и вся полиняла уже. Брюки… Где ты такие взял! Колени торчат на полметра вперед. Руки как у киллера. Глядя на твои хватательные мышцы на запястьях, хочется сразу перейти на другую сторону тротуара. Взгляд быстрый, оценивающий и недобрый. Так что со стороны — ты человек опасный.

Иван вскочил и сделал молниеносный выпад кулаком в сторону воображаемого противника. Раздался свист рассекаемого воздуха.

— Да, я человек опасный! Но денег у меня нет.

— Я тебе займу.

— Хорошо, пошли! Где мои линялые штаны?

Собиралась гроза. Издалека уже доносились раскаты грома. Наташа с Иваном вышли на улицу. Постояв немного у подъезда, Наташа решила все же вернуться и взять зонт. Пока она ходила, Иван наблюдал, как во дворе дети играли со щенком овчарки. И дети, и щенок были очень счастливы и выражали свою радость криками, смехом и задорным щенячьим лаем. Иван тоже улыбался. Когда гремел далекий гром, щенок останавливался и крутил головой, стараясь понять, откуда надвигается опасность. Дети не давали ему сосредоточиться и вновь вовлекали в игру.

Наташа прервала размышления Ивана, взяв его под руку, и они пошли по улице.

Иван вдруг увидел, что из-за газетного киоска вышел Риикрой. Он улыбался своей омерзительно-ослепительной улыбкой киноактера и махал Ивану рукой.