Антология новой грузинской поэзии - страница 4

…Что оно сегодня повидало,

Каких, скажем, птиц наловило мое уставшее воображение

В этом косом лесу, где его страх не должен

Надеяться, что — угасший — возродится,

И, как потухший огонь, чьей-то рукой воспламенится?

Ничего, совсем ничего.

А сейчас, когда ночь опустилась, хоть на что-то, наверное, набредет,

Но что-то такое, отставшее от своих здоровых собратьев,

Что, конечно же, будет не тем,

Чем днем оно должно было предстать.

Сверчков увядший ритм

С любовью повторяет дневное горение;

Уже пройденному и в воображении чуть превосходящему

Дневное напряжение

На мою тень указывает,

В которой луна некий отрезок времени заперла.

Прежде чем свершить это, луна, конечно,

Более благостных намерений была полна,

Но убедившись, что не справиться ей с этим,

В моем унявшемся, без надежды, воображении

Так поспешно и надежно поселилась,

Что взор мой ухватил лишь времени малейший фрагмент,

И фрагмент этот мне лишь лунные желания явил…

Все же, если я и подражал кому-то,

Подражал отхожему месту, деревянному домику,

Подражал вот этому узкому домику, конкретному отхожему месту,

Покосившемуся не от ветра, не от дождя

Или от целой серии непогоды,

А от всей совокупности,

И даже не от всей,

А от совокупности, подразумеваемой в идее,

Из которой родился план отхожего места.

Следовательно, я подражал всему и каждому,

Позволяющему быть использованным до сотворения

Или, скажем просто, задолго до реализации в практике,

Т. е. все еще пребывая в идее.

Его глаза расширяются безмерно, без нас,

Чтобы в чем-то конкретном признаться, а Он,

Он в ветряную погоду пришел, в ветряную погоду Он

Пришел, чтобы сказать что-то,

Когда ветряная погода унесла,

Тогда Он явился сказать что-то,

Мы смотрели туда, куда его ветер унес,

А его голос был с нами, здесь,

Поэтому мы знали, что он пришел

Сказать нам конкретное, зыбкое что-то,

Нам, один из которых есть тот,

Кто пришел в ветряную погоду хрупкое,

Конкретное что-то сказать,

Кто был одним из нас,

Кто меж нами

На глубокий сосуд походил,

Кто пришел, чтобы сказать,

Чтобы открылось нам, что Он должен сказать,

И нам что-то сказать,

Нам, где каждый был тем, кто

В ветряную погоду пришел,

Пришел, чтобы сказать,

Когда наши глаза расширяются

И в откровении тонут

В тишину, созревшую к свершению слова,

Нависшую как воздух

Перед большим дождем, как

Как неприметная

Любовь всесказительница,

Не Ему одному принадлежащая, которую Ему

пересказывать,

Одному из нас,

Который пришел сказать что-то,

Сказать,

Что меж нами словом свершилось

И не настигло нашего слуха только затем,

Чтоб ветер унес того, кто пришел,

В ветряную погоду пришел,

Чтобы сказать то, что-то чтобы сказать,

Что в ветряную погоду словом свершилось,

Что осколочное порхание, один этот простой осколочный танец

На глазах у наших рук унес

Глубокий сосуд, зовом разлетевшихся осколков

Из наших рук похищенный,

Чего нашим рукам в ветряную погоду не достало,

Дабы словом свершилось, чему нами понятым, нами сказанным

быть полагалось,

Когда Он в ветряную погоду пришел,

Он один когда пришел

В ветряную погоду сказать что-то,

Он, Он один сквозь ветер когда ступил к нам.

И все же, куда могли исчезнуть мои сомнения,

Где они во мне и какими путями управляют, куда направляют мое равнодушие,

Вызванное сознанием, что каждая принадлежность к женскому роду полна верности,

В тени горбатых ног которой от земли тянутся отроческие наши глаза,

Некогда невинно торжествующие, а теперь, на исходе всякой трезвости,

Жаждущие подведения итога и классификации? Но

Они живут в своих желаниях и опережают то, к чему сердцем стремятся.

Они сами с собой изменяют памяти, которая все еще чужда им,

Все еще не может вместить в себя новую скорость их движения,

Новую, приметную комбинаторику условностей.

Где они пребывают во мне? Не солнечного света, жары остерегается ее правда,

Нашедшая приют в тени моей мужской скорби,

И так стережет расстояние между принудительностью игры и тем голосом,

Частота которого зависит от изменчивости все того же расстояния,