Антология смерти - страница 42
– Ну и Свинтус же вы! – только и смогла охнуть я.
– А ты? – парировал он.
Вот так и познакомились, и, спустя год, наша свинская семья вовсю уже шокировала моих коммунальных соседей своими свинскими выходками.
Но вернёмся к реальности.
Звали меня вчера, стало быть, на обычную пьянку. А я уж себе напридумывала… Спонсоров на сборник нашла! Ага, сейчас…
– Присядь, – Золотая Рыбка кивает на стул, рядом с собой, – Во, что, стерва, вытворяет! – он кивает в сторону танцующей. Поверх белья дама, высунув шпильки из головы, царственным движением разбросала не слишком чистые волосы. – Я её всё утро одеться прошу, а она игнорирует… Творческая душа! Неизведанная… Казалось бы, ну что бабе надо? Живи себе, детей рожай. Не мне, так хоть мужу своему задохлику… Нет. Не хочет. Ну, мужу понятно. Я б такому мужу тоже ничего рожать не стал. Хотя мужик он хороший. Покладистый и понимающий. Но мне-то почему? Отмазку себе придумала: «Быт заест нас, сотрёт все чувства и твоя творческая жила иссякнет и перестанет кормить нас»! Тьфу! Вертит нами, как хочет… Остановилась бы уже!
Золотая Рыбка не настолько пьян, чтоб допустить непростительную откровенность. Я так понимаю, он все эти свои переживания и не скрывает ни от кого. С каждым ими делится. Странный тип. Музыка заиграла печальная, и у танцующей дамы из глаз вдруг побежали слёзы. Быстро-быстро, как в мультиках рисуют. Танцевала она плохо – играла хорошо. Сразу сделалось ясно, что слёзы – это часть демонстрируемой ею пластической композиции. Дама была некрасива, но завораживающая.
– Чего ей, спрашивается, не хватает? – продолжает Золотая Рыбка.
/Ведь если нужно мужика в дом,/ Так вот он, пожалуйста./ Но ведь я тебя знаю,/ Ищешь то, чего здесь нет./ – вспоминается мне. Вообще, вся изложенная Золотой Рыбкой история папахивает Маяковщиной. «Что было б, если б я полностью покорилась Володе?» – вспоминала когда-то Лилия Брик, – «Нарожай я ему детей, на этом бы поэт Маяковский и закончился». Вспомнив события с Анечкой, я страшно испугалась своих ассоциаций, и постаралась прогнать любые мысли о Лиличке Брик. Ещё не хватало, чтоб Золотая Рыбка застрелился, а танцующая дама приняла б в 86 лет смертельную дозу снотворного.
В мыслях осталось лишь искреннее сочувствие к участи обездоленной Ксень Санны.
– Ты только смеяться не смей! – озлобляется вдруг Золотая Рыбка, – Смотреть – смотри. А насмешничать не смей! Она – моя душа – ей всё можно! -.после этого сложного монолога Гена так сладко зевает, что я мгновенно вспоминаю, в какую кромешную рань сегодня проснулась.
– Я пойду, наверное, – надо идти, потому, что, чем раньше приеду в редакцию, тем меньше будет скандалов. А сегодня у меня совсем нет сил ругаться. – Всё самое интересное, я так понимаю, уже закончилось…
– Да, – кивает Золотая Рыбка, – Такая возможность засветиться была. Эх ты!
Я вдруг понимаю: Геннадий не в курсе, что я должна была приехать сейчас. То есть абсолютно не в курсе. Он меня не ждал… Значит, кто-то пошутил? Я мгновенно вспоминаю разговор с «шутником» и мурашки бегут по коже. Хорошенькие шуточки! Спрашивать у Гены бесполезно. Я киваю на прощанье и направляюсь к выходу.
– Марина? – кто-то окликает меня в холле. Оборачиваюсь.
Высокий, бледный, в костюме. Он похож на вампира. С туго затянутым назад кучерявым чёрным хвостом. С длинными ухоженными пальцами. С хищно торчащими вперед передними зубами и небольшой бородкой.
– Ну? – я порядком уже извелась от всего этого, поэтому и не думаю скрывать неприязнь.
– Это я тебе звонил. Пойдём, поговорим, – голос, несомненно, тот, вчерашний, – Сюда.
Он приглашает меня в кабинет для вип-персон.
– Вот свиньи! – чуть слышно ругается он, натыкаясь на спящую там парочку, – Пойдём наверх, – это уже мне.
Кабинет наверху оказывается чистым и свободным. Я усаживаюсь в мягкое кожаное кресло.
– Кофе, пожалуйста, – говорю собеседнику.
– Что? А, ну да. Сейчас скажу.
На вид тому, кому я приписывала пешие походы под стол в период моей бурной молодости, оказывается лет сорок. Он подтянут и трезв, чем непременно расположил бы меня к себе, если б ни его взгляд. Пронзительные маленькие глазки смотрят настолько напряженно, что от них хочется бежать.