Антология современной польской драматургии - страница 57
>
>Раздается звонок в дверь. БОГУСЬ не реагирует. Звонок не замолкает. БОГУСЬ встает, идет в коридор и останавливается перед дверью.
ГОЛОС ЭДМУНДА. Богусь?
>БОГУСЬ не отвечает.
ГОЛОС ЭДМУНДА. Богусь. Сделай потише.
>БОГУСЬ, подумав, подходит к двери, открывает ее. На лестничной площадке стоит ЭДМУНД.
ЭДМУНД. Ты прекрасно знаешь, зачем я пришел. Ты разбил мне машину, мой «полонез».
БОГУСЬ. Я? Это прикол?! Ничей «полонез» я не разбивал.
ЭДМУНД. Я знаю, что это ты!
БОГУСЬ. Откуда. Померещилось?
ЭДМУНД. Я не буду заявлять в полицию.
БОГУСЬ. Отлично — не заявляй.
ЭДМУНД. Не заявлю, если мы договоримся.
БОГУСЬ. Пугаешь меня полицией, чмошник? Меня?
ЭДМУНД. Договариваемся?
БОГУСЬ. Попробуй меня еще хоть раз попугать полицией. Попробуй. Я твою полицию, во! (Показывает, что он сделает с полицией.)
ЭДМУНД. Я сказал — давай договоримся.
БОГУСЬ. Я с ксёндзами не договариваюсь.
ЭДМУНД(смеется). С ксёндзами… С ксендзами, эх ты, грамотей. Мне не хватает людей для работы. На тех, кто приходит только по воскресеньям, я рассчитывать не могу. Помоги мне отремонтировать костел. Отработай то, что натворил. Прямо сегодня приходи.
БОГУСЬ. Они не хотят тебе помогать? Это интересно. А может, ты их тоже ментами припугнешь — как меня?
ЭДМУНД. Четыре пятьдесят за час.
БОГУСЬ. Четыре пятьдесят? Ты это тем, которые по воскресеньям ходят, предлагай, понял? Ты что, больной?
ЭДМУНД. Слушай. Тебе больше не к кому идти.
>БОГУСЯ трясет от злости.
БОГУСЬ. Я уже сказал, что мне по хрен твой ремонт!
>БОГУСЬ стучит в дверь квартиры ВИКТОРА. В руке у него бейсбольная бита. За дверью тишина, но БОГУСЬ продолжает стучать. ВИКТОР приоткрывает дверь.
БОГУСЬ. Я знаю, что ты дома. Надо поговорить.
>ВИКТОР молча захлопывает дверь.
Надо поговорить, слышишь?
>Тишина.
Я не уйду, пока не откроешь!
>Дверь открывается. На пороге появляется ВИКТОР.
ВИКТОР. В чем дело?
БОГУСЬ. Надо поговорить.
>ВИКТОР пропускает БОГУСЯ в квартиру.
ВИКТОР. Биту оставь в коридоре.
>БОГУСЬ кладет биту у вешалки.
ВИКТОР. Ты все время с ней ходишь?
БОГУСЬ. С тех пор, как ощутил «это». С ней чувствую себя уверенней. Могу влиять на действительность.
ВИКТОР(замечает надпись на лбу Богуся). Ну, ну… ты стал бросаться в глаза.
БОГУСЬ. Эта татуировка — объявление войны.
ВИКТОР(указывает Богусю на дверь комнаты, а сам идет на кухню). Чаю хочешь?
БОГУСЬ. Да. (Входит в комнату.)
>Вдоль стен книжные стеллажи, рядом с ними диван. Везде — грязные тарелки, пустые бутылки из-под пива, по полу разбросаны бумаги.
БОГУСЬ(рассматривает полки с книгами). Ну-ка, что тут у тебя? (Достает одну книгу, листает, закрывает, берет следующую — листает, закрывает, ставит назад на полку.) У тебя только книги?
ГОЛОС ВИКТОРА. Тебе из пакетика или заварить?
БОГУСЬ. Все равно. А что-нибудь нормальное у тебя есть? Журналы с голыми жопами или там комиксы? Чё, только стихи?
ГОЛОС ВИКТОРА. Это не стихи. Это жизнь.
БОГУСЬ(роется на полках). А продать ты это не хочешь? Продал бы все — сразу разбогател.
ГОЛОС ВИКТОРА. Это старые книги. Никто уже старых книг не читает. Когда-то пробовал продать. А сегодня я у них один остался.
БОГУСЬ(открывает книгу на первой попавшейся странице, пробует читать). Пы… пыс…
>ВИКТОР входит в комнату с двумя стаканами чая, ставит их на письменный стол у окна, подходит к БОГУСЮ, смотрит на книгу.
ВИКТОР. На какой ты странице?
БОГУСЬ. Пятьдесят девять.
ВИКТОР. «Пусти меня, отдай меня, Воронеж». Осип Мандельштам. У меня еще Бродский есть, Цветаева, Пастернак…
БОГУСЬ. Я не умею по-советски.
ВИКТОР. По-русски. Русский в вашей школе уже не преподают?
БОГУСЬ. Когда тебя уволили, еще оставалась эта…
ВИКТОР. Соснковская.
БОГУСЬ. Но у нее крыша поехала, и она сама уволилась.
ВИКТОР. А ты учишься?
БОГУСЬ. Зачем? Я на учебу забил. Все равно потом жить на пособие.
ВИКТОР. Сам забил?
БОГУСЬ. Вытурили — через два месяца после тебя. А ты в какой-нибудь школе еще преподаешь?
>ВИКТОР отрицательно качает головой.
БОГУСЬ. А что делаешь?
ВИКТОР. Пью. (Садится на диван, смотрит на Богуся.) Ты постригся? Что, уже не панк?
БОГУСЬ. А я и не был никогда панком. Я был шарп-скином, а это две разные вещи. Я верил в братство рас и борьбу пролетариата. Но в этом городе нет места шарп-скинам. Хотя… времена изменились.