Антология современной уральской прозы - страница 8

Не знаю почему, но мне стало жалко старого водяного.

Тишь стояла над озером, и сгорбленная фигура четко виднелась на фоне темнеющего камыша. Я вспомнил, что нечто подобное видел на какой-то картине, только там старичок был с флейтой и рогами.

Водяной вздохнул и сказал:

— Конечно, в жизни оно тяжельше. А то намедни в кино ходил про водяных; зарубежное, не помню название. Я не больно им завидую: ближе к людям всё стараются, чтобы жить по их подобью. А от них чем дальше, тем вода чище. Хотя тоже, конечно...

— Вода должна служить людям, — высказал я своё мнение.

— Эх-ха! Людям! — взвился он. — Они того заслужили ли? Вот ты зачем сюда пришёл? Так просто, посидеть? Нет! Тебе обязательно надо рыбу потаскать, живой организм сгубить! Да ладно, если ты её съешь, а то бросишь возле порога — так сгниёт, или собаки с кошками растаскают! И зачем ты ей такой нужон, воде-то!

— Если в пищу — разве плохо? — спросил я. — Круговорот веществ в природе тоже должен совершаться.

— Круговоро-от! — передразнил водяной. — Ну и жри нас! Трескай, трескай!

Я поднялся и стал собирать удочки. Но водяной не унимался.

— Вумники стали, — ворчал он. — Вот и в кино: гляжу — в институтах учатся, дочерей за богатых водяных выдают. А я свою Мавочку не увижу боле... — И, всхлипнув, продолжил:

— У самого-то родни много?

— Нет. Мамаша одна.

негромко, будто про себя, пропел водяной и спросил: — В напарники ко мне не пойдёшь? Сам видишь, с наследниками беда какая. Не пожалеешь, пра! Здесь хорошо, хорошо-о!

Он присел на корточки и поманил меня пальцем:

— Иди, иди-и!

Я увидал его глаза. Они вспыхнули, зелёный огонек в них забился, запульсировал. В ужасе и изнеможении я сделал шаг вперед и вступил в озеро. Тотчас стая птиц взвилась над озером и упала вниз, ударяясь об воду и ослепляя меня брызгами. Однако моментами я всё-таки видел его лицо. Шевелился беззубый рот, тянулись руки: «Иди, иди...» Вдруг он отвернулся, сплюнул и махнул рукой. Ноги мои подкосились, я упал в воду и, барахтаясь, пополз к берегу. Выбрался на него, судорожно цепляясь за траву; там подтянулся и замер, чуть дыша. Исчезли птицы, стало тихо. Только копошился спиной ко мне, на своём островке, новый знакомец. Я оторвал от земли голову и увидел, что предмет, за который я в отчаянии ухватился, — нога старого мерина Андрея. Он стоял, понурив голову и тяжко шевеля боками. Водяной поднялся с колен и, что-то сердито бормоча, начал кидать в Андрея болотной грязью и тиной. Конь отошёл от берега и скоро скрылся за деревьями.

Я подполз на четвереньках к удочкам, собрал их, поднялся и сказал, задыхаясь:

— Ну, я пошел. Всего хорошего.

Водяной засуетился, нырнул и тут же оказался возле меня. Доверительно склонившись к уху, прошептал:

— Опять испугался, что ли? Сла-аб ты, парень. Ай шуток не понимаешь? — Он толкнул меня плечом, подмигнул: — А ты думал — так просто? Чаи с тобой буду гонять? Эх, ты-ы! — Пошвыркал носом, глянул искоса и сказал: — Ну, ладно. Об этом разговор ещё будет при случае. А теперь вот что узнать хочу: по собесовской линии пособие за производственный травматизм назначается ай нет?

Путая и обрывая леску, я ответил, что органы социального обеспечения подобными вопросами не занимаются, ибо это компетенция профсоюзов.

— А может, ты тогда ему пенсию определишь, да и дело с концом?

— Что вам ещё-то от меня надо?! — Раздражение моё достигло предела.

Новый знакомец сел на бережок, опустил ноги в воду и — как ни в чём не бывало:

— Дело такое, брат: со сплавконторой я сужусь. Скоро уж второй год пойдет. Из-за Тимоньки. Тоже случай получился: сидит это он в прошлом годе, как сейчас помню, в августе, на плоту, на солнышке греется. Ноги в воде, вроде как у меня теперь. Ну и работает, естественно! — неожиданно выкрикнул он.

— Какой Тимонька? — Я отодвинулся подальше от него. — Кем работает... сидит когда?

— А водяным работает, — втолковывал собеседник. — На речке водяным: кем же ещё?

— Н-ну. И что?

— А то! Сидит это, сидит, вдруг — трах! бабах! Не успел оглянуться — нога между брёвнами зажата. Он туда-сюда — орёт! Ладно, заметили душегубы-то, ехали обратно — ослобонили.