Анюта — печаль моя - страница 9
— Ох, девки, как уздумаешь иной раз — жизни нету!
— Лихо, жить нельзя! — подхватили старушки.
Баба Арина вдруг хитро блеснула глазами и продолжила:
— А раздумаешь — и можно.
— А куда денешься — живи! — и с этим тоже согласились подруги.
Любка любила подшутить над бабулей, начнет расспрашивать ее про старину да про молодость.
— Баб, а как раньше молодежь у вас гуляла, клуба ж не было?
— А хорошо гуляли, собирались на вечеринку, откупали дом у вдовы или старушки. Она нам самовар ставила. Девушки по лавкам сядут, прядут. Гармонист играет. У нас в Прилепах одних гармошек было двенадцать, да балалайки. Парни придут, пиджачки на гвоздочки повесют, калоши в ряд поставят — и гуляют. Все чинно, благородно, а если какой выпьет, зашумит, его под ручки — и выведут…
Любка уже морщила губы, сдерживая смех.
— Все чинно — благородно, говоришь, а батю послушать, у вас что ни праздник — то драка, до кольев доходило, из-за девок дрались. А когда ты вышла замуж, баб?
— На Покров, у нас всегда свадьбы играли на Покров, и поговорочка была: Покров- батюшка, покрой землю снежком, а меня награди хорошим женишком.
— А детей сколько у тебя было?
— А родила я восемь, или девять, не помню, да четверо померли, до года не доживали, все сыны.
Тут Любка, не выдержав, со стоном валилась на лавку, но бабка не обижалась, сама посмеивалась над своей бестолковостью. Что делать, если память ее порастерялась за долгую жизнь, она порой забывала вчерашний день, зато была памятлива на детство. И любила всласть повспоминать своих дедов и родителей, братьев и сестер и вовсе не счастливое и не радостное детство.
— Земли своей не было. Моему отцу выделил его батька трошки, ну сколько там… А нас, детей было много, вот мы и жили по батракам. Старшая сестра восемь лет прожила у батраках, коней гоняла, молотила, брат коней пастевал у богачей. А мы ходили с мамой на поденку. Жнешь, жнешь, а пожни то — во были, краю не видно. Приходили темно, уходили рано. Еще розвально снопы клали: когда роса, нельзя вязать, развязамши клали, пока просохнет. А платили всего пятнадцать копеек за день. Когда мама умерла, я сначала у маминой сестры жила. У этой тетки мне хорошо было. Коней гоняла. Потом она меня отдала дядьке, вот там я умучилась. Хозяйка никуда не годная была, женка его. Пошел мне двенадцатый год всего. Погоню коней в ночное, а кобыла не ловилась. Из-за этой кобылы мне свет был не мил. Своя тройка была коней, да еще соседи тройку причепют, у них некому пастевать. А спать хочу, умираю, а не поспишь, надо поглядывать за своими. Хорошо у нас там старичок нанятой был, дюже жалел меня, потому что сирота. Мы ложились у огня, а этот дед всю ночь коней пас. А волки жеребят ели на ночлеге. Жеребят привязывали у костра, но все равно таскали и коло огня, позаснут все, сторож отойдет коней смотреть — и утащут жеребенка. Ложусь спать, а сама боюсь коров проспать, у нас рано коров выгоняли. Дед скажет: «Дочь, не бойся, спи, я тебя взбужу». Разбудит меня на ранке, в три часа. Я еду с ночного, приезжаю, дою корову, начинаю печку топить, свиньям готовить — убираюсь. Сама хозяйка все время болела, в больнице лежала в Мокром, детей было двое маленьких. Ну что ж, подошла весна, люди стали огороды пахать под конопли. А у нас пахать некому, тетка в больнице, дядька уехал, он лесником служил. Я одна. Что же делать? Выношу плуг, плужок маленький такой был, у нас кузнец в Дубровке делал такие плужки. Выношу плуг, выношу хомут. А вдова напротив нас жила, вот как наша баня сейчас, выходит и спрашивает:
— Арин, ты что делаешь?
— Я, нянь, пахать буду. А как же ты думала пахать?
— А я хотела тебя позвать.
— Не знала же, как это — запрягают, как коня поставить.
В этом месте бабуля всегда делала перерыв — и в рассказе, и в работе. Бросала в корзину очередной клубок, посмеивалась, что была когда-то такой неумехой — не могла коня запрячь! Анюта удивлялась тому, как легко бабуля переносилась в прошлое и словно наяву переживала тот весенний день, и разговор с соседкой передала так ярко, словно он случился вчера на огороде, а не семьдесят лет назад. Она это умела!