Апории теории тоталитаризма - страница 8
и сменой общества. Подлежавший рассмотрению вопрос состоял в следующем: что происходит, когда правительство из-за своей несправедливости теряет авторитет и вынуждено уйти в отставку? Для демократического правового государства ответ оказывается легким: конституция определяет институты и способ решения, которые позволяют сформировать новое правительство. Во времена абсолютизма ответ был не столь простым. Гоббс был того мнения, что с падением правительства связано изменение общественного порядка и неизбежным следствием является гражданская война. Ло. кк, напротив, полагал, что с падением правительства общество как деятельный субъект сохраняется и власть переходит в другие руки.
Кто прав, Гоббс или Локк? Вопрос сформулирован неверно, ибо все зависит от обстоятельств. За позицией Гоббса стоит более чем вековой опыт религиозных войн. Локк же наблюдал, как решившийся действовать парламент без кровавых беспорядков заменил одного короля другим и в новом договоре гарантировал его старые права.
Конечно, в конце XX века в Центральной и Восточной Европе речь идет об иных вещах, чем в конце XVII века в Англии. Недостаточно просто передать власть в другие руки, на новой основе должны быть отрегулированы политические, экономические и социальные отношения. Но с тем большей остротой следует задуматься над вопросом, действительно ли общество после десятилетий тоталитарных диктатур еще остается или может вновь стать деятельным субъектом и на какие позитивные или самоочищающиеся силы можно положиться при решении этой огромной задачи. Вопрос о деятельной способности можно рассмотреть в трех измерениях:
1. Политическое измерение: Существует ли новая национальная идентичность, гарантирующая и дальше государственное единство? Существуют ли институты (такие, как парламент, партии, функционирующая администрация), которые могут стать основой демократического правового государства? Сохраняется ли память о демократической политической культуре, которая сложилась до коммунистического государства? Существуют ли политики, которые пользуются доверием народа, его большей части?
2. Социально-экономическое измерение: Возникли ли институты и группы (такие, как церкви, университеты, национальные меньшинства), которые исходя из собственной идентичности и традиций обнаружили относительную сопротивляемость по отношению к системе? Насколько удалось исказить и нивелировать частную сферу жизни, в какой мере сохранились нетронутыми или даже усилились семейно-родственные структуры, такие, как и дружеские отношения? Имеются ли хотя бы в отдельных сферах общества частная собственность на средства производства, частный сервис и свободная торговля?
3. Морально-психологическое измерение: Имеется ли в обществе минимальный консенсус относительно фундаментальных ценностей при одновременной готовности терпимо относиться к согражданам, думающим иначе и своеобычным в образе жизни? Являются ли люди в тоталитарных государствах, более чем в демократических, приверженными традиционным добродетелям? Выработали ли они новые добродетели? В какой степени наличествует готовность к личным успехам и ответственности? Как обстоит дело с юмором, с этим упорным противником тоталитарных диктатур?
Разумеется, эти признаки в применении к конкретным обществам, которые после десятилетий диктатуры все еще или уже снова являются деятельными, нельзя рассматривать как однозначные или исчерпывающие. Но они позволяют более дифференцировано подойти к шансам на будущее различных формально тоталитарных государств. Общий результат такого вопрошания можно предвидеть, и он не является неожиданным: шансы на будущее разных стран восточного блока различны, и менее всего обнадеживающим представляется Советский Союз. С помощью названных признаков это можно было бы специально описать и обосновать. Здесь, впрочем, не место для того, чтобы проводить такое сравнительное исследование. Я лишь ограничусь в заключение замечаниями о шансах Советского Союза.
Возможности Советского Союза сохранить свое государственное единство в условиях свободной кооперации ничтожны. Также в области национальной политики тоталитарное господство обнаружило свою антипродуктивность. Централизм пробуждает центробежные силы, единое государство стимулирует регионализм, представители "советского народа" склоняются к своему собственному народу, "социалистическая нация" расчленяется на враждующие национальности.