Аппарат - страница 42
В Гавану мы вернулись лишь утром. Дорога была столь же непонятной и таинственной, напоенной ароматом незнакомых растений, наполненной ночным посвистом чужих птиц и пылью, пылью, пылью… Утром, как ни в чем не бывало, мы вернулись на съезд. Страсти там накалялись еще больше! Каждый выступавший требовал тотчас отправляться в бой с оружием в руках и защищать революцию до последней капли крови. При этом выступавшие глядели в нашу сторону: «Мы обращаемся к СССР — надо тотчас и немедленно вооружить народное ополчение!»
На эти требования нужно было давать ясный, а не уклонный ответ. Сказать «нет», значит стать врагом революции! Сказать «да», значит получить второй карибский кризис!..
Когда Черненко придумал слова, которые произнес в тот день с трибуны кубинского съезда, до сих пор не пойму — за спиной полная мытарств бессонная ночь, тряска, качка и ни минуты нормального отдыха?
— Дорогие кубинские друзья! — сказал Черненко. — Экспортом революции ни мы, ни вы, не занимаемся… Революции рождаются и побеждают в каждой стране по-своему. Но и экспорт контрреволюции недопустим. Это империализм должен знать!..
В зале раздались оглушительные аплодисменты. Острота вопроса несколько начала спадать, страсти стихать.
А мне Черненко потом сказал:
— Да-а-а… Не хорошая вообще-то фраза получилась… Я ее говорю, а сам про Чехо-Словакию вспоминаю. В 68-м войска ввели… А? Вот тебе и не занимаемся экспортом.
В общем, на мой взгляд, с дипломатическим образованием у Черненко дело обстояло неважно. Не было у него никакого такого особого международного опыта. Партийная убежденность — да, была. А опыта международного, нет, не было. Да он ему, как покажет время, и не потребуется. За те 13 месяцев, что Черненко пробудет в руководителях партии и государства, никуда больше съездить ему не удастся. А из тех поездок, что случились с ним раньше в период пребывания рядовым секретарем ЦК, он не вынес большой охоты к заграничной работе. Да, кажется, и не очень любил ездить по странам и континентам. Хотя, тут я не совсем прав.
Франция произвела на Черненко незабываемое впечатление. И хоть с их коммунистическим лидером Жоржем Марше отношения у Константина Устиновича не сложились (меж ними были принципиальные разногласия о возможных путях строительства социализма в СССР и во Франции), с его замом Гастоном Плиссонье все обстояло самым лучшим образом.
Черненко сразу оценил французскую кухню! Человек он был в общем не очень предрасположенный к кулинарным изыскам, любил и капустку квашеную, и пельмени сибирские, но и устрицам французским отдал однажды должное… Произошло это в Париже. Гастон Плиссонье пригласил русских товарищей в пригородный ресторанчик, которым, как следовало из объяснений, владел «коммунист со съезда».
Ресторан славился в округе рыбной кухней. Он так и назывался «La criee» — «Рыбный аукцион».
Рыбацкая уха сменялась непривычными трепангами, морскими ежами, акульими плавниками, щупальцами осьминога и… устрицами!
Застолье оказалось по-французски непринужденным. Много говорили, шутили, смеялись. Лишь один человек — Павел Федирко, могучий, будто сибирская круча над бурливой рекой, секретарь Красноярского крайкома партии — выглядел мрачным.
Черненко заметил это и спросил:
— Что с тобой, Павел? Ничего не ешь. Мяса, небось, хочешь, как дома в Сибири? А ты устриц попробуй! Деликатес все ж…
— Я, конечно, могу… — отвечал Федирко. — И вот с этой тарелочки «непонятное» попробовать, и вот это, что в раковинке лежит — устрицей — бокальчик «чего покрепче» сверху придавить, но…
— Что «но»? — уставился на него Черненко.
— Только в порядке партийного поручения, Константин Устинович!
— Даю! — тотчас отреагировал Черненко.
При этих словах Федирко, словно бросаясь грудью под танк, решительно опрокидывает в себя чуть не фужер коньяка, закусывает самой маленькой устрицей и выносит вердикт:
— А маслята — все одно лучше!
Во время той же самой поездки на XXIV съезд компартии Франции получился «конфуз» и еще с одним делегатом, вернее делегаткой: многократной героиней соцтруда, ткачихой Валентиной Голубевой. Жила она не при посольстве, как основная часть делегации, а в пятизвездочном парижском «люксе» с обилием непонятных кнопочек на стене.