Арабская поэзия средних веков - страница 14
Мечу говоришь: «Погоди!» — но уже он сверкнул,
Сразит он мгновенно — и сам я мигнуть не успею.
Покуда сжимаю в деснице его рукоять,
Любому врагу дам отпор и любому злодею.
Когда прохожу я с мечом обнаженным в руке,
Верблюды в тревоге, дрожат — как бы их не задели.
Дочь Мабада>{25}, друг мой, поплачь, если сгину в бою,
Как должно оплакивать павших в далеком пределе.
Одежды свои разорви! Я достоин того.
Другим далеко до меня в ратном яростном деле.
Иные медлительны в добрых делах, но не в злых,
Робеют пред сильными, а на пиру — пустомели.
Но я не таков, никому не спускаю обид,
Будь я послабей, на меня бы с презреньем глядели,
Меня б затравили всей стаей и по одному,
Но щит мой — отвага, воспитанная с колыбели.
Клянусь! О невзгодах своих я не думаю днем,
А ночью тем более — сплю как убитый в постели.
Не раз я, встречая опасность, свой страх отгонял
В то время, как сабли сверкали и стрелы свистели,
Когда даже самые смелые из удальцов
Теряли от ужаса речь, леденели, бледнели.
«Я в степь ухожу на верблюде породистом…»
Я в степь ухожу на верблюде породистом,
На быстром, поджаром, широком в груди.
За мной мое племя отважное движется,
Идет мой верблюд, как вожак, впереди.
Народ мой деяньями добрыми славится,
Коварства и зла от него и не жди.
Он прям, но учтив и чуждается грубости,
И если ты честен, будь гостем, приди.
Стада бережем мы в годину голодную:
Все сыты, и вскоре — беда позади.
Последним поделится племя суровое,
Где юноши — воины, старцы — вожди.
Amp ибн Кульсум
«Налей‑ка нам в чаши вина из кувшина!..»
Перевод А. Ревича
Налей-ка нам в чаши вина из кувшина!
Очистим подвалы всего Андарина>{27}!
Ну что за напиток! В нем привкус шафрановый.
Немного воды — и смягчаются вина.
Вино отвлекает от грусти влюбленного,
Хлебнет он — и вмиг позабыта кручина.
Скупца и того не обидят на пиршестве,
Щедрей во хмелю самый алчный купчина.
Так что ж ты, Умм Амр, обнесла меня чашею?
Ты не соблюдаешь застольного чина.
Что хмуришься? Все мы от рока зависимы,
Разлука нас ждет, неизбежна кончина.
Постой же, тебе я поведаю многое,
Пока ты не скрылась в тени паланкина.
О битвах жестоких, о воинах доблестных,
О братьях твоих расскажу для почина.
Ну что ты дичишься? Разлука расстроила?
Нет! Больше не любишь ты, вот в чем причина!
Когда бы не эти глаза посторонние,
Когда бы мы слиться могли воедино,
Ты руки свои бы открыла мне, белые,
Живые, как вешняя эта равнина,
И грудь, что из кости слоновой изваяна,
Два холмика — их не касался мужчина.
Подобны атласу бока твои нежные,
А спину упругую делит ложбина.
Ушел караван, с ним ушла ты, как молодость.
Что делать? И жизни ушла половина.
Равнина Ямамы>{28} полоской далекою
Мерцает, как сабля в руке бедуина.
Готов застонать я. Так стонет верблюдица,
Зовя верблюжонка в долине пустынной,
Так мать, семерых сыновей потерявшая,
Горюет у гроба последнего сына.
Сегодня и Завтра от рока зависимы,
В грядущих печалях судьба лишь повинна.
Царь Амр>{29}, наберись-ка терпенья и выслушай:
Мы ринулись в бой, как речная стремнина,
Мы шли к водопою под стягами белыми,
В бою они стали краснее рубина.
Стал день для врагов наших ночью безрадостной,
В тот день мы к тебе не явились с повинной.
Послушай, властитель, дающий убежище
Лишь тем, кто приходит с покорною миной,
О том, как у царской палатки мы спешились,
На лагерь твой пышный обрушась лавиной.
Собаки скулят, когда скачем к становищу,
Мы рубим противника с яростью львиной,
Молотим его, как пшеницу поспевшую,
И воины надают мертвой мякиной.
Под склонами Сальмы зерном обмолоченным,
Коль надо, засеяна будет низина.
Царь Хиры, еще ты наш гнев не испытывал.
Восстав, он любого сметет властелина.
Все знают: от предков нам слава завещана,
В бою не уроним той славы старинной.
Друзей, чьи шатры для кочевки разобраны,
Всегда со своей охранял я дружиной.
Мы их защищаем в минуты опасности,
Поскольку мы связаны нитью единой.
С врагами сойдясь, мы мечом поражаем их,
А на расстоянии — пикою длинной.
Мечом рассекаем противника надвое,
А пикой любого пронзим исполина,
Хоть кажется наше оружье тяжелое
В умелых руках лишь игрушкой невинной.
Плащи наши, вражеской кровью омытые,
Как пурпур, горят над песчаной равниной.