Арабская поэзия средних веков - страница 25
Кровожадные звери врасплох захватили добычу,
Смерть нельзя отвратить, никому не укрыться от зла.
Бродит мать одинокая ночь напролет под ненастьем,
Ни в песках, ни в кустах не отыщешь сухого угла,
Нет укрытья в лощине глухой под сыпучим барханом,
И в ущелье глубоком, и там, где нависла скала.
Полоса вдоль хребта антилопы исхлестана ливнем,
Беспросветная туча созвездия заволокла.
Антилопа по склонам упавшей жемчужиной скачет,
Ночью темною светится — так ее шкура бела.
На размокшей земле разъезжаются стройные ноги.
Ночь бессонная кончилась, и расступается мгла,
Но бежит антилопа, минуя источник Суаид,
Дни смешались и ночи, семь суток она не спала
И совсем обессилела от истощенья и горя,
А ведь прежде упитанной и крепконогой была.
Донеслись голоса человечьи, дрожит антилопа,
Хоть не видно охотников, знает, что близко беда.
Озирается в страхе рогатая, ждет нападенья.
Голоса приближаются. Надо бежать. Но куда?
А охотники поняли: цели стрела не достигнет.
Псов спустили они, и стремительных гончих орда
Антилопу настигла. Но та к ним рога повернула,
Словно копья, они протыкают врага без труда.
Поняла быстроногая: если собак не отгонишь,
Ей уже от погибели не убежать, и тогда
Поразила ближайшего пса, алой кровью омылась,
Отбивая атаки, стояла, как скалы, тверда.
Такова и верблюдица, мчится без устали в дали,
Где маячит миражем песчаных пригорков гряда.
Если начал я дело, его до конца довожу я,
Чтоб себя никогда не корить, не сгорать от стыда.
А ведь знала Навар, что, упрямый в своем постоянстве,
Лишь достойным я друг, с недостойными рву навсегда.
Сколько мест я прошел, лишь в могиле останусь навечно,
Смерть моя надо мною, как лезвие, занесена.
Ты не знаешь, Навар, сколько раз пировал я с друзьями,
И на шумные наши застолья глядела луна.
Сколько раз я входил в заведение виноторговцев,
Там всегда был народ, и взрастала на вина цена.
Как приятно вино из еще не початого меха,
Когда чистой водой разбавляется кубок вина.
Хорошо поутру пить вино, обнимая певицу
И внимая напеву, которому вторит струна.
Петухи запоют на заре — осушаем по первой,
А потом по второй, когда все пробудились от сна.
Сколько раз пробирал меня ветер, зарю оседлавший,
Пробирала до дрожи рассветная голубизна.
Сколько раз на коне боевом устремлялся я в схватку,
Опоясавшись поводом и натянув стремена.
Сколько раз я в дозоре стоял на горе, а из дола
Пыль сраженья вздымалась, ложилась на склон пелена.
Солнце шло на закат, и опасности подстерегали
Там, где тонет во тьме теневая горы сторона.
Я спускался в низину, где конь мой меня дожидался,—
Конокрады не в силах поймать моего скакуна,
Я гоню его вскачь, и летит он быстрее, чем страус,
Покрываются пеной крутые бока и спина,
И сползает седло, и лоснится вспотевшая холка,
И с железных удил белой пеной стекает слюна.
Рвет, ретивый, поводья и весь над землей распластался,—
Так к воде куропатки летят, чтоб поспеть дотемна.
«Я стар, но молоды всегда…»
Я стар, но молоды всегда созвездья в небесах,
Умру — останутся дворцы, вершины, тень в лесах.
Был добрый у меня сосед, мой друг и благодетель,
Но он верблюда оседлал и странствует в песках.
Клянет жестокую судьбу, виновницу разлуки.
Мы все судьбе подчинены, мы все в ее руках.
Любой из нас жилью сродни: вчера здесь обитали,—
Остался брошенный очаг, и пламень в нем зачах.
Мы — как падучая звезда, чей свет недолговечен:
Мгновенна вспышка, яркий след — и что осталось? Прах!
Богатство, счастье, дом, семья — нам все взаймы дается,
Вернем свой долг — и мы ни с чем и, значит, ждет нас крах.
Как двойственны дела людей: одни все время строят,
Другие многолетний труд крушат в единый мах.
Счастливцы есть, они живут в довольстве, в наслажденьях,
Другие же свой век влачат в печалях и трудах.
Я сам немало долгих лет бродил, сжимая посох,
Бездомный, словно пилигрим, и нищий, как монах.
Согбен я, — кажется, стою коленопреклоненный.
Преданий столько я храню о давних временах.
Я стал похожим на клинок, чьи ножны обветшали,
Но сталь достаточно остра, внушить способна страх.
Никто от смерти не уйдет, и срок ее назначен,
Мы приближаемся к нему, блуждая, как впотьмах.
Со мной ты споришь? Но скажи, кто, уходя из жизни,