Арабская поэзия средних веков - страница 3
Аль-Мухальхиль
Перевод А. Ревича
«Слепят воспоминанья, как песок…»
Слепят воспоминанья, как песок,
Болят глаза, струится слез поток,
Мне кажется, что ночь века продлится
И что лучи не озарят восток.
Всю эту ночь глядел я на Стожары,
Потом их блеск на западе поблек.
Вслед каравану я глядел с тоскою,
Покуда мрак его не заволок.
Я плачу, а созвездья всё восходят,
Как будто небосвод не так высок.
Уж лучше б я погиб, а ты бы в битву
Повел дружину, обнажив клинок.
Я звал тебя, Кулейб, — ты не ответил,
Пустынный мир ответить мне не мог.
Откликнись, брат! Все племена Низара>{2}
Осиротели и клянут свой рок.
Даю обет: все блага я отрину,
Покину ближних, стану одинок,
Ни женщины я не коснусь, ни кубка,
Надев тряпье, уйду я в мир тревог,
С кольчугой не расстанусь я, покуда
Над миром ночь и мрак еще глубок.
Оружья не сложу, пока не сгниет
Всё племя бакр, тому свидетель бог!
«Кулейб! С тех пор как ты оставил мир земной…»
Кулейб! С тех пор как ты оставил мир земной,
В нем смысла больше нет, в покинутом тобой!
Кулейб! Какой храбрец и щедрый благодетель
Теперь навеки спит под каменной плитой?
Истошный слыша плач, сказал я: «Поглядите,
Рассыпалась гора, трясина под пятой!
Кто доблести его сочтет, скажите, люди?
Он мудрость сочетал с суровой прямотой,
Он для гостей своих верблюдиц резал жирных,
Он стадо целое дарил друзьям порой,
Он вел отряд в набег, и сотрясали землю
Копыта скакунов, летящих вдаль стрелой,
За ним шли всадники, бросающие копья
Лишь для того, чтоб враг обрел навек покой».
«Здесь отвага и мудрость почили в могиле…»
Здесь отвага и мудрость почили в могиле.
Гордость рода араким, тебя погубили
Люди племени зухль. Как печаль утолить?
Зухль и кайс>{3}, чтоб вы сгинули, вымерли, сгнили
В нас пылает огонь. Ветер, ветер, неси
Эти искры, чтоб недругов испепелили!
Перемирью конец. Не воскреснет Кулейб —
Значит, меч нам судья, меч, рожденный в горниле.
Перемирью конец. Не воскреснет Кулейб —
Ваших вдов и сирот защитить вы не в силе.
Перемирью конец. Горе вам и позор!
Вас несчетные беды уже обступили.
В Беку вызвал Джузейма вождей на совет…»
В Беку вызвал Джузейма вождей на совет,
Ибо Хинд вероломно его известила,
Что согласна покорной супругою стать,
И сама во владенья свои пригласила.
Из вождей лишь Касыр заподозрил обман,
Но собранье старейшин иначе решило,
И сгубила Джузейму коварная Хинд,—
Часто злобой удары наносятся с тыла.
На кобыле Джузеймы гонец прискакал,
Так впервые без шейха вернулась кобыла!
Убедился Джузейма в предательстве Хинд,
Когда лезвие жилы ему обнажило.
А Касыр убоялся возможной хулы,
И, решив, что бесчестье страшней, чем могила,
Нос себе он отрезал, пожертвовал тем,
Чем природа с рожденья его наделила.
Изувеченный прибыл к владычице Хинд,
О возмездье моля, причитая уныло,
И добился доверия мнимый беглец,
Хинд Касыра приветила и приютила,
Он с дарами в обратный отправился путь,
Только ненависть в сердце его не остыла.
И вернулся он к Хинд, и привел караван,
Тайно в крепость проникла несметная сила.
Храбрый Амр у подземного выхода встал,
Хинд бежала, засада ей путь преградила,
Амр злосчастную встретил мечом родовым,
Вмиг от шеи ей голову сталь отделила.
Так исполнилось предначертанье судьбы,
Все в руках у нее — люди, земли, светила,
Только избранным срок продлевает судьба,
Но бессмертья еще никому не дарила.
Как бы ни был силен и богат человек,
Все исчезнет: богатство, и слава, и сила.
Аш-Шанфара
Перевод А. Ревича
В дорогу, сородичи!..»
В дорогу, сородичи! Вьючьте верблюдов своих.
Я вам не попутчик, мы чужды душой и делами.
Спускается ночь. Я своею дорогой уйду.
Восходит луна, и звенят скакуны удилами.
Клянусь головой, благородное сердце найдет
прибежище в мире вдали от жестоких обид,
Клянусь головою, искатель ты или беглец —
надежный приют за горами найдешь, за долами.
Я с вами родство расторгаю, теперь я сродни
пятнистым пантерам, гривастым гиенам, волкам,
Их верность и стойкость проверил в открытом бою
гонимый законом людей и отвергнутый вами.
Я сдержан в застолье, я к пище тянусь не спеша,
в то время как алчные мясо хватают, грызут,
Но звери пустынь мне уступят в отваге, когда
я меч обнажаю, свой путь устилаю телами.
Нет, я не бахвалюсь, испытана доблесть моя,