Арахна<br />(Большая книга рассказов о пауках) - страница 50

Но сеньор Лестер был полон решимости — на словах. На деле, не совсем. Он решился идти один… День проходил за днем, а он все жил у меня в хижине. Он дергался при каждом скрипе гамака, при звуке закрывающейся двери. Настоящая нервная развалина — даже год назад он казался крепче. Я выяснил, что он убежал из санатория на севере и тайком добрался сюда. Нужно было сообщить его отцу. Но сообщение оказалось совсем иным.

Я был тогда холостяком, сеньор. На стропилах и стенах моей хижины гнездились malichos, маленькие пауки. Они плели паутину, где хотели. Я им не мешал. Мыши свободно резвились по ночам — мой старый и жирный полосатый кот только и знал, что спал.

Молодой Americano часто начинал вопить в припадках страха, и мне приходилось залезать на табурет и сметать метелкой паутину. Пауки плели новые сети. Мне было все равно.

— Я их ненавижу! — вопил сеньор Лестер и весь дрожал. Вряд ли он снова отправится в шахту Мадре д’Оро, подумал я. И оказался прав — он так и не покинул мою хижину.

Я спал на полу, завернувшись в одеяла. В ту ночь меня разбудил крик. Сеньор Лестер сидел на постели и вопил — надеюсь, я никогда больше не услышу такого вопля, будь то от мужчины или женщины. Он дергался. Я никак не мог его успокоить. Услышав, что он упал на пол, я поспешно зажег свет.

Он запрокинул голову и выгнулся.

— Паук укусил меня! Я убил его! — кричал он, обезумев.

Последняя судорога прошла по его телу, и он обмяк. Он был мертв!

Даже укус гремучей змеи не действует так быстро. Я все пытался понять, что убило его, когда заметил, что его ладони были сжаты вместе. Смерть расслабила мускулы, и я развел его руки. Я узнал правду, и мое сердце болезненно заныло. Ему снились волосатые пауки и…

В его тонких нервных руках лежало мертвое раздавленное тельце маленькой мышки!

Он вышел к нашему костру из ночной пустыни. Спотыкаясь, шагнул в круг света и тотчас упал. Мы с Митчеллом с изумленными восклицаниями вскочили на ноги: странно видеть в пустыне Северной Африки человека, путешествующего в одиночестве и пешком.

Мы пытались привести его в себя, и первые несколько минут мне казалось, что он вот-вот умрет, но мало-помалу незнакомец очнулся. Митчелл поднес к его потрескавшимся губам кружку с водой. Было понятно, что незнакомец слишком истощен и долго не протянет. Его одежда превратилась в лохмотья, кожа на руках и коленях была буквально содрана — видимо, решил я, он полз по пескам.

Бессильным жестом он попросил еще воды, и я дал ему напиться, зная, что время его, в любом случае, на исходе. Вскоре он заговорил мертвенным каркающим голосом.

— Я один, — сказал он, отвечая на наш первый вопрос, — больше там нет никого. Вы двое кто — торговцы? Так я и думал. Нет, я археолог. Искатель прошлого.

Его голос на мгновение прервался.

— Не всегда хорошо раскапывать мертвые тайны. Некоторым вещам лучше таиться в прошлом.

Он заметил многозначительный взгляд, которым обменялись мы с Митчеллом.

— Нет, я еще не сошел с ума, — прохрипел он. — Послушайте, я вам все расскажу. Но зарубите себе на носу, вы двое, — с пылом продолжал он, приподнявшись, — держитесь подальше от пустыни Игиди. Помните, я вас предупредил. Меня тоже предупреждали, но я не послушался. И оказался в аду — да, в аду. Но начну с начала.

Мое имя теперь не имеет значения. Я покинул Могадор более года назад, прошел по предгорьям Атласского хребта и направился в пустыню в надежде отыскать какие-либо карфагенские руины, которые, как известно, встречаются в пустынях Северной Африки.

Я провел многие месяцы в поисках, путешествуя от одной жалкой арабской деревушки к другой; то я бывал близ оазисов, то уходил далеко в неизведанную пустыню. И чем дальше я углублялся в эти дикие края, тем чаще встречал желанные руины: осыпающиеся, почти уничтоженные остатки храмов и крепостей, напоминание о времени, когда Карфаген был империей и правил всей Северной Африкой из своего города-крепости. Затем на боковой стороне массивного каменного блока я нашел то, что направило меня в Игиди.

Это была надпись на искаженном финикийском, сделанная купцом из Карфагена. Надпись была достаточно коротка, я запомнил ее и могу повторить слово в слово. Она гласила: