Аракуш - страница 6

Но, когда я вынимал аракуша из-под сетки и сажал в западок, я сделал это с великолепной выдержкой, не хуже Авдеича, и, заперев вертушку западка, я не забыл замотать её суровой ниткой, чтобы не открыл как-нибудь дверцу аракуш, когда начнёт биться.

А он начал биться сразу всей грудью.

До чего ж он был тогда горд, этот маленький король певцов…

Только что пойманные синицы бьются отчаянно: они мечутся, кричат, шипят, пробуют выломать спицы, клювом долбят дерево клетки изо всех сил и разбивают иногда головку до крови, но всё это как-то по-женски, скорее театрально, чем глубоко возмущаясь, и привыкают быстро. Сильно бьются жаворонки и юлы: эти растопыривают крылья, всё стараясь взлететь кверху, и ударяются о крышу клетки. Для них у птицеловов и свои клетки с холщовым верхом. Соловьи бьются, как маятники, равномерно: прыг-стук, прыг-стук, влево — раз-два, вправо — раз-два… Для соловьёв «заночняют» клетку со всех сторон чем-нибудь чёрным…

По-разному бьются разные птицы…

Но я никогда не видел, чтобы хоть одна билась так страшно, так беспощадно к себе, как бился аракуш. Он бился весь остаток дня и всю ночь, опрокидывая банку с водой, расшвыривая муравьиные яйца в кормушке.

Отец хотел выпустить его на волю, и утром я понёс западок со своей добычей к Авдеичу.

Я застал старика дома; он чистил клетки.

Западок с аракушем был у меня обёрнут старой моей рубашкой, и я поставил его незаметно около самых дверей.

— Авдеич, — сказал я оживлённо, но не восторженно, — хочешь поймать аракуша?

— Всякий хочет, — отозвался Авдеич.

— Нет, ты скажи как следует — хочешь?

— Всякий хочет, — повторил Авдеич, подсыпая чижам семени.

— Ну хорошо… Пусть всякий ещё только хочет, а я уже поймал, — не мог выдержать я длинных объяснений.

Авдеич поглядел на меня очень внимательно.

Мне ли не хотелось его удивить? Но он не удивился и теперь, он только сказал:

— Мелешь зря!

Тогда я схватил западок свой и сдвинул с него рубашку:

— Вот он!.. Гляди!

Аракуш забился остервенело.

Я заметил, что у него уже сбиты перья на темени и голова в крови, но мельком это заметил. Я весь впился в белые глаза Авдеича: обрадуется? Удивится?

И сказал Авдеич презрительно:

— А-ра-куш тоже… Ка-кой же это аракуш?

— Не аракуш?.. А кто же?.. Кто же?.. — вошёл я в азарт.

— Совсем даже и звания нет!

— А кто же?.. Говори, кто же?

— Называется — пёстрый волчок.

— Вол-чок?.. Что ты?.. Волчок… Не знаю я волчков!..

Я действительно от того же Авдеича отлично знал этих осенних птичек с красными грудками и хвостиками, вечно дрожащими.

— И видать, что не знаешь!.. Думаешь, простой волчок?.. Не простой, а тебе говорят — пёстрый волчок.

— Как так волчок?.. Лента синяя, лента крас смотри! — кричал я, чуть не плача. — Ведь ты же сам говорил!

— Разве они у него так? У него, аракуша, они и вовсе не туда смотрят… Даётся он тебе, аракуш. А это — волчок пёстрый… Птица зрящая… Ни петь не будет, ни жить не будет… Пропадёт… Хочешь, оставь здесь, чтоб домой не таскать, я выпущу…

Каким это показалось мне тогда горем… Не аракуш, совсем не аракуш, король певунов, а всего только волчок пёстрый какой-то…

Я даже не оставался после этого долго у Авдеича, только рассказал ему, где именно поймал, в каком бурьяне, завернул западок опять как следует рубашкой и понёс домой.

Обедать мне не хотелось. Я упорно сидел и слушал, как бьётся моя птичка: может быть, слабее?

У меня всё-таки была маленькая надежда, что она привыкнет.

Но в этом Авдеич оказался прав: на другое утро аракуш мой лежал в уголку мёртвый.

Я вынул его тихо, полюбовался ещё раз его генеральской грудкой, поерошил осторожно на ней тонкие, как пух цветка мимозы, пёрышки и закопал под липой в саду.

Два дня потом я не ходил к Авдеичу и вообще никуда из дому. Но захотелось всё-таки на третий день опять проведать таинственный лес татарников: может быть, хоть услышу издали, как поёт, может быть, хоть увижу другого, живого и гордого красавца с расписной грудкой…

Я пошёл теперь без лучка, без западка, — и что же?.. На своём току, осторожно к нему пробившись, я увидел знакомый мне лучок Авдеича, а сам он сидел, приникши, в моём шалашике и махал на меня рукою: он ловил пёстрых волчков.