Арарат - страница 7
– Сколько вам лет? – спросила она.
– Семьдесят.
Она посмотрела на меня с сочувствием:
– Вам не может быть намного больше пятидесяти. Мне кажется, вам надо лечь в больницу.
– Нет! В психушку вы меня не загоните! Я все о них знаю! Инъекции серы… они уж точно вылечат меня от лихорадки, не так ли? И трифлюоперазин, чтобы умертвить мой разум и чувства…
Она рассмеялась:
– Да нет, не в психушку! В очень хороший санаторий!
– Кого мне назвать самым своим родным человеком? Зину или Ольгу? Жену или дочь? Я знаю, из-за чего все это. Из-за «Живаго». Из-за всего этого шума по поводу Нобелевской премии. Они хотят, чтобы я уехал, и нет ничего в мире, чего бы я сам хотел больше. Не желаю здесь оставаться. Я здесь ни с чем не связан. Я хочу выбраться отсюда, но не могу. Потому что тогда придется выбирать между Зиной и Ольгой. Я не могу этого сделать. Я был бы счастлив только в том случае, если бы забрал с собой все свои несчастья, но выехать с таким большим багажом мне не позволят. Могу лишь умолять, чтобы меня оставили в том месте, которого не приемлю.
Она широко развела руками:
– Не думаю, что могла бы вам чем-то помочь.
– Вы можете переспать со мной.
Я заметил, что вновь задел ее любопытство, составлявшее едва ли не единственное ее достоинство как врача.
– Зачем вам это надо?
– Затем, что наши отношения односторонни. Не счесть, сколько раз я был у вас на приеме. Вы знаете обо мне почти все. Я изливал перед вами свои проблемы, свои признания. Вы осматривали мой член, когда я сказал вам, что меня беспокоит какой-то бугор, появляющийся при эрекции. Хотя, честно говоря, вы видели его в невозбужденном состоянии и потому ничем не смогли помочь. Вы осматривали мой анус, когда у меня был геморрой. А вот о вас я ничего не знаю. Вы всегда сидите за столом, упакованная в свитер и шерстяную юбку.
– Полагаю, что женщин у вас было более чем достаточно, – сказала она.
– Но я хочу узнать вас. Разве это так уж предосудительно?
– Ваша жена скоро придет домой?
– Нет, Вера Александровна на «Мосфильме» и вернется только в восьмом часу. Даже если она застанет нас, она не будет ничего иметь против. Она очень терпима. В конце концов, она сама заполучила меня так же.
– Я не верю, что она ничего не будет иметь против.
Тем не менее она сбросила обувь и принялась стягивать колготки. Я отвернулся: терпеть не могу этой их манеры деформироваться наподобие детских чулочков – и этих уродливых швов. Когда она легла рядом, то из-за моего жара между нами сразу возникла скользкая пленка. Я чувствовал нехватку сил. Член не затвердевал. Она все поняла.
– Это из-за твоей болезни и депрессии, – сказала она.
Мне захотелось уверить ее, что я отнюдь не считаю ее неспособной внушить желание.
– Здесь ты – просто прелесть, – сказал я, гладя ее между ног. – А эта дырочка, – я коснулся пальцем ее ануса, – такая нежная и маленькая…
Она рассмеялась:
– Что ж, теперь мы на равных, как думаешь?
– Не совсем, – возразил я. – Я не знаю твоих проблем.
Выбравшись из постели и натягивая колготки, она сказала:
– На это потребовалось бы гораздо больше времени.
1
Именно тогда она запретила мне впадать в депрессию и посоветовала предпринять это путешествие. Итак, я на великолепном белом лайнере, в отличной каюте. Самое лучшее состоит в том, что Зина и Ольга остались за бортом и жизнь моя – чистая страница. В корабельной столовой я видел немало привлекательных женщин, но мне нельзя ими увлекаться. Она насчет этого была категорична. «Спи с ними, если хочешь, – сказала она, – и можешь. Но ни в коем случае не дай себе увлечься». Я и сам чувствовал то же самое.
Некоторые из молодых женщин – олимпийки, которые либо возвращаются с Московской Олимпиады, либо едут в Соединенные Штаты по стипендии для подготовки к Олимпиаде в Лос-Анджелесе. Мне удается сесть напротив одной из них за обедом. Это стройная, мальчишеского вида гимнастка по имени Анна, полячка, немного похожая на Надю Команечи. Но она с грустью рассказывает мне, что поскользнулась и упала с бревна, а также допустила грубую ошибку на разноуровневых брусьях. Лучшая ее оценка – 8,2 в произвольных упражнениях. Она полна решимости лучше проявить себя в Лос-Анджелесе. Бог знает, как ей удалось получить визу, но я желаю ей удачи.